Доннер Н. Воспоминания воспитателя о
1-м кадетском корпусе
// Военная быль, 1952, №1. С.12-14
Тяга к педагогической деятельности была у меня
наследственной. Мой отец в течение сорока лет преподавал
немецкий язык в Первом Кадетском Корпусе. Тем не менее,
воспитателем в тот же корпус я попал совершенно
неожиданно. В 1904 году, во время русско-японской войны,
пополнение в действующие части, на Дальнем Востоке и в
наши пограничные средне-азиатские гарнизоны,
производилось из разных воинских частей, по жребию 3-й
Понтонный батальон, - куда я вышел в 1898 году, по
окончании Николаевского Инженерного Училища - должен был
выделить одного обер-офицера в гарнизон крепости Кушка.
Жребий пал на меня, что меня нисколько не устраивало:
молодому офицеру зарыть себя в далекую закаспийскую
глушь..., да еще я как раз собирался жениться...
Словом, я телеграфировал старшему брату, служившему
воспитателем в Первом корпусе. Через несколько дней я
был уже в Петербурге и получил назначение на должность
офицера-воспитателя в Симбирский Кадетский Корпус,
Глазное Инженерное Управление дало согласие только при
возможности замены желающим офицером в Кушку. И, о чудо
из чудес, желающий нашелся из числа офицеров того же
управления, и я полетел в Симбирск на представление
директору корпуса, а оттуда обратно в Ковну, да бы
ликвидировать мои дела в батальоне.
Удачи сопровождают одна - другую... В батальоне я
получил от брата телеграмму о том, что директор Первого
Корпуса согласен на зачисление меня воспитателем.
Вообразите мой восторг: поступить в Первый Корпус, с
которым я был связан с детских лет, где мой отец 40 лет
преподавал,- в корпус, оконченный двумя моими братьями,
один из которых был в это время там воспитателем, и где
служил вместе с ним капельмейстером муж моей сестры,
И.И. Кристман.
Отбыв лагерный сбор, в сентябре 1904 г. я распростился с
Понтонным батальоном и явился в Петербург, к генералу
Покотило. Это был строгий генерал, назначенный
"подтянуть" корпус после недавно скончавшегося старого
директора - генерала Верховского, видного педагога, но
чрезвычайно мягкого человека.
Директор принял меня довольно сурово, предупредив, что
берет меня на испытание на два года. "Воспитательская
деятельность - очень тяжелая, сказал он мне, и я
предлагаю вам хорошенько подумать, прежде чем взяться за
эту работу". Но где там раздумывать, я был счастлив
попасть в Петербург и в родной мне корпус.
Для начала меня направили на воспитательские курсы при
главном управлении военно-учебных заведений, в Соляном
Городке. Курсы основал и ими руководил бывший директор 2
Корпуса, генерал-майор Макаров, и поставил дело
преподавания прекрасно. С огромным интересом слушал я
лекции выдающихся -12- специалистов по психологии,
философии, педагогике, физиологии химии, проходил
практические занятия, писал и читал рефераты. Артист
Императорских Театров Петров преподавал нам декламацию и
чтение. Введен был курс пропедевтической физики,
предназначенный для 3 и 4 классов кадетских корпусов, и
мы, слушатели, были, первыми преподавателями этого
нового курса в корпусах.
В мае 1905 г. я сдал успешно экзамены, и 5 июля явился в
Первый Корпус, уже новому директору,- вечно памятному,
создавшему эпоху в истории нашего корпуса,- Федору
Алексеевичу Григорьеву. Корпус стоял в это время в своем
лагере, в Петергофе.
Должен сказать: и кадеты, и воспитатели чувствовали там,
себя словно в санатории. Кормили, как на убой, очень
вкусно и сытно. Утром я вел репетиционную работу, дабы
ребятки не окончательно забыли, сколько будет дважды два
и чему равен квадрат гипотенузы. Изредка устраивались
строевые занятия и рассыпной строй, причем
заключительная атака всегда производилась на дачу
директора корпуса. Остальное время кадеты, кроме
дежурных, были свободны: ходили купаться, гуляли, ездили
на велосипедах, играли в крокет и в теннис с соседними
барышнями. Часто устраивались экскурсии по всем уголкам
царственного Петергофа. Да и было там, что посмотреть:
дворцы, Монплезир, охотничьи домики, прекрасные дачи,
разбросанные на островках, среди озер. Сколько красоты и
величия, сколько искусства, сколько уюта вблизи жизни
Царской семьи. Вечером кадеты, под командой воспитателей
отправлялись в Нижний Парк, на музыку. Играл прекрасный
Придворный симфонический оркестр под управлением Гуго
Варлиха. Съезжалось многочисленное элегантное общество.
Беспрерывный ряд экипажей медленно двигался вдоль аллей,
окружавших эстраду. Часто приезжал и Государь с Семьей.
При входе в парк кадет распускали до конца музыкальной
программы, и они могли проводить время по своему
желанию: сидеть перед эстрадой и слушать музыку, либо
гулять со знакомыми барышнями. По окончании концерта,
все сходились у сборного пункта,- помню, у Шахматного
каскада - и отправлялись в лагерь, где, после позднего
ужина, расходились по кроватям.
Но разве можно спать в такую теплую ароматную ночь,
когда душа полна звуками к обаянием встречи - с
Милочками или Тамарами?... Из низкого окна легко
выпрыгнуть на дорожку сада, а там близок Английский Парк
где заранее условленна встреча... Дежурный воспитатель
сквозь пальцы смотрел на такие ночные побеги.
Раз в неделю приезжал офицер фехтовально-гимнастической
школы и занимался с кадетами на плацу Сокольской
гимнастикой. Помню, однажды, во время этих занятий
подъехал большой открытый автомобиль с Государем и
четырьмя прелестными, как майский цвет, Великими
Княжнами в больших кружевных шляпах. Они долго
любовались движениями стройных рядов мальчиков в белых
гимнастерках, обошли все помещения лагеря и уехали,
провожаемые восторженными криками кадет, долго бежавших
за автомобилем.
В последние годы перед войной на нашем корпусном плацу,
в Петергофе, обычно происходил смотр гимнастики всех
корпусов -13- в присутствии Государя Императора и
Великого Князя Константина Константиновича.
Но вот учебный год начался. Вот и наше огромное здание
Корпуса. Не забыть мне моего первого поддежурства по
роте. Я вошел в ротный зал после обеда. Кадеты стояли в
строю, и в тишине ясно звучал голос дежурного офицера,
вызывавшего больных для отправки на медицинский осмотр.
Передав мне дежурство, он быстрыми шагами вышел из зала.
Я стоял перед строем 150 мальчуганов, застывших в немом
ожидании. "Разойтись", - скомандовал я. Раздался
неистовый гвалт сотни мальчишечьих глоток, топот ног,
беготня, возня. Первое впечатление было, будто я попал в
сумашедший дом. Ко .мне одновременно обращались с
различными вопросами с десяток мальчуганов, перебивая
друг друга. Долго я не мог ничего разобрать, и только
постепенно пришел в себя.
Но вскоре удалось освоиться. Через неделю я уже
прекрасно разобрался во всем; укрощал одних, ставил на
штык других, отвечал на вопросы в известной
последовательности и чувствовал себя уже совсем свободно
в этой толпе резвящихся мальчишек. Сперва все они
казались мне на одно лицо, и только постепенно стали
выделяться индивидуальные черты того или другого и
устанавливалось соответствие с фамилией каждого. Скоро я
уже знал без ошибки каждого, и даже различал голоса. Мне
кажется, на моих дежурствах кадеты держали себя
развязнее и шумнее, чем при других воспитателях. Но у
меня сразу же установилось внутреннее правило: излишне
не "строжить", запрещать только действительно
недопустимое и давать детям возможную свободу. Я
старался оказывать кадетам доверие - и они это
чувствовали: были со мной откровенны и легко сознавались
в шалостях. Когда было нужно, я всегда добивался
послушания и дисциплины. В своем доверии кадетам мне
почти не приходилось раскаиваться; я помню мало случаев,
когда кадеты меня обманывали...
Однажды, уже в пятом классе, кадеты моего отделения
просили разрешения, по случаю Масленной недели, устроить
после обеда маскарад. Они натащили в класс костюмы и
маски, раздобыли несколько балалаек, и целый вечер
развлекали всю роту представлением. Было, конечно,
шумно, но очень весело. Сам директор, обходивший в эти
часы ротные помещения, от души смеялся проказам
доморощенных артистов. Но как только прозвонил звонок, и
я приказал прекратить игру, все быстро успокоилось,
костюмы и маски куда-то исчезли, и в отделении
водворилась тишина, нужная для вечерних занятий.-14-
Главная