Смирнов А.С. Барон Маннергейм выполнил разведзадание российского Генерального
штаба. 1906-1908 гг.
//
Военно-исторический журнал. 2007. №2. С.24-27.
OCR, корректура:
Бахурин Юрий (a.k.a. Sonnenmensch), e-mail:
georgi21@inbox.ru
«Военно-исторический журнал» уже не раз обращался в своих материалах к жизни и
деятельности маршала Финляндии, а до того российского генерал-лейтенанта барона
К.-Г. Маннергейма{*}.
В предлагаемой вниманию читателей новой статье более полно показана
разведывательная деятельность К. -Г. Маннергейма в Азии в 1906-1908 гг. по
поручению российского Генерального штаба.
Российский Генеральный штаб, впрочем, как и аналогичные военные ведомства других
европейских стран, активно использовал любые легальные возможности для сбора
необходимой информации о сопредельных странах – возможных театрах военных
действий. При этом особое внимание уделялось азиатскому региону как наименее
изученному в то время. Поэтому, когда в феврале 1906 года поступило предложение
оказать помощь экспедиции, снаряжаемой Парижским университетом в Китай через
русский Туркестан, оно было поддержано в самых высоких сферах. Речь шла об
экспедиции известного французского синолога Поля Пеллио, открытия которого в
Западном Китае способствовали установлению местонахождения Каракорума, столицы
сына Чингисхана хана Угедея. Результатами работ П. Пеллио пользовались
впоследствии и советские археологи.
Внимание Генерального штаба эта экспедиция привлекла тем, что «при настоящей
политике китайского правительства нам особенно важно быть ознакомленными с
современным состоянием Небесной империи, особенно ее районов, примыкающих к
русским владениям, например Западного Китая, где ныне принимается ряд мер для
организации вооруженных сил по японскому образцу для усиления китайской
колонизации... Посему, казалось бы, весьма полезно с этой целью воспользоваться
экспедицией г-на Пеллио, а именно получить согласие французского правительства
на включение, негласно, в состав экспедиции одного русского офицера под видом
частного лица, пожелавшего присоединиться к экспедиции для путешествия по Китаю
на собственные средства»{1}.
В качестве кандидата для этой разведывательной миссии был выбран полковник 52-го
драгунского Нежинского полка барон Маннергейм, только что возвратившийся с
Русско-японской войны 1904-1905 гг., который уже обращался в Генеральный штаб с
предложением организовать и возглавить экспедицию по Южной Монголии. Был учтен и
тот факт, что полковник до учебы в Николаевском училище слушал лекции по истории
и языкознанию в Александровском университете{2}. Начальник Генерального штаба
генерал-лейтенант Ф.Ф. Палицын объяснял свой выбор также тем, что «полковник
Маннергейм хорошо знаком c Китаем и лично известен г-ну Пеллио, владеет
несколькими иностранными языками, вполне соответствует требованиям, кои могут
быть предъявлены к нему в настоящем случае»{3}.
Получив согласие Певческого моста{4}, представители российского Генштаба начали
переговоры с французами о включении в состав экспедиции русского офицера.
Господин Пеллио не только дал согласие на присутствие в экспедиции русского
военного агента, выдвинув одно условие – получить согласие французского МИДа, но
предложил также и свои услуги в качестве информатора российского военного
ведомства, впрочем, как, выяснилось позже, не бескорыстно{5}. 20 марта 1906 года
российский посланник в Париже сообщил в Санкт-Петербург секретной телеграммой,
что французское Министерство иностранных дел готово согласиться на причисление
барона Маннергейма к экспедиции, но желательно, чтобы последний сам
ходатайствовал об этом, назвавшись просто ученым-этнографом. Французы всячески
старались представить дело так, будто бы ведут переговоры исключительно с
частным лицом, не имеющим никакого отношения к военному ведомству. -24-
Господин Пеллио оказался человеком практическим и за сотрудничество выторговал
для себя ряд льгот и вспомоществований. Он потребовал снабдить его русским
военным конвоем. Кроме того, Пеллио запросил право беспошлинного провоза багажа
экспедиции и предоставления бесплатного проезда по железной дороге 1-м классом.
Дело дошло до Николая II, который дал согласие «на выдачу бесплатных билетов для
проезда членов французской экспедиции... а также на бесплатный провоз их вещей
весом не более 2500 кг от Либавы до Андижана»{6}. Пеллио также добился
«разрешения на покупку в Ташкентском интендантском складе небольшого количества
ружей системы Бердана с патронами к ним, равно как и необходимых для лагерной
жизни вещей»{7}.
Все эти требования г. Пеллио предъявлял российской стороне официально через
французского посла в Петербурге. Но один вопрос он постарался решить лично. Как
писал в секретном донесении военному министру генералу от инфантерии А.Ф.
Редигеру начальник Генштаба Ф.Ф. Палицын, «г-н Пеллио просил лично, в целях
лучшего снаряжения его экспедиции и для оказания большего содействия русскому
офицеру, выдать ему в пособие десять тысяч франков{8}, взамен чего он обязуется
предоставить нам по возвращении из путешествия результаты его наблюдений и
работы его экспедиции, которые могут нас интересовать»{9}.
Все требования г-на Пеллио, как официальные, так и личные, были удовлетворены.
Французский ученый получил не только 10 000 франков «для оказания большего
содействия русскому офицеру», но и столько же «на обзаведение необходимыми
вещами и другими предметами снаряжения». Примечательно, что вся переписка,
касающаяся решения финансовых проблем и запросов г. Пеллио не выходила за
пределы военного ведомства. В письмах, адресованных МИДу, финансовые вопросы не
затрагивались.
Пока все это решалось, К.-Г. Маннергеим готовился к поездке, стараясь придать ей
вид действительно археологической миссии. Как сообщал барон, «с целью придать
своему путешествию более научный характер я согласился снимать для
Финно-угорского общества в Гельсингфорсе фотографии, а в некоторых случаях
оттиски с памятников с тюркскими надписями. При сем прилагаю рекомендательные
письма, полученные мною от означенного общества, на случай, если они могут
оказать пользу для получения разрешений от китайского посланника»{10}.
Маннергейм за три месяца подготовки успел пройти курсы фотографии, ознакомиться
с археологией и ее методами, а также с антропометрией. Он консультировался у
этнографов в Швеции, Финляндии и Петербурге, работал в музеях Санкт-Петербурга,
встречался с известным русским исследователем Центральной Азии П.К.
Козловым{11}. По разрешении всех вопросов в июне 1906 года было получено
согласие Николая II на поездку К.-Г. Маннергейма. Как сообщил об этом в
секретном письме начальник Генштаба, «в 13-й день сего июня состоялось
высочайшее соизволение на негласное командирование 52-го драгунского Нежинского
полка полковника барона Маннергейма в Китай для участия в[о] французской
экспедиции г. Пеллио под видом финляндского ученого барона Маннергейма»{12}.
Археологические знания пригодились Маннергейму, когда он оказался в Кашгаре,
Хотане, Яркенде и других древних восточных городах. В своих письмах барон
подробно, со знанием дела описывает археологические памятники: «В выемках
грунта, которые я получил возможность осмотреть, на глубине 2-2,5 саженей от
поверхности – толстый гумусовый слой. Из этого гумусового слоя и происходят все
находки, в первую очередь осколки стекла и глиняной посуды, человеческие кости,
терракотовые украшения и изображения, старые монеты, большей частью китайские,
но в их числе и другие, с выбитыми на них надписями, стеклянные и каменные
украшения, кусочки глиняного Будды и т.д.». Из района Кашгара в Россию бароном
было отправлено два ящика экспонатов.
Генеральный штаб внимательно следил за работой экспедиции Пеллио и действиями
Маннергейма. В январе 1908 года отсюда ушел запрос в МИД: «13 июля 1906 года
последовало высочайшее его императорского величества соизволение на
присоединение к отправляющейся в Китай научной экспедиции г-на Поля Пеллио
полковника 52-го драгунского Нежинского полка барона Маннергейма. Экспедиция эта
выступила из Ташкента в июле 1906 года в Кашгар, где вскоре разделилась: г.
Пеллио направился через Курлю на Тарим и Лобнор, полковник же Маннергеим избрал
маршрут на Хотан, Яркенд, Маралбаши, Аксу, Кульджу, Урумчи, Турфан, Хами и
Ланьчжоу-фу. Последнее его донесение из Турфана получено 12 сентября 1907 года,
после чего иных известий от него в Главное управление Генерального штаба не
поступало». Далее военное руководство просило сообщить об имеющихся в МИДе
сведениях о К.-Г. Маннергейме{13}.
А Маннергейм с небольшим отрядом казаков предпринял -25- несколько рейдов в
южные китайские провинции, а также, по всей вероятности, в Шаньи и Синьцзян,
сумел пересечь пустыню Гоби и даже встретиться, вопреки желаниям китайских
властей, с далай-ламой, проживавшим в изгнании в монгольском монастыре Утайшань.
Сведения от Маннергейма поступили только в середине 1908 года, когда полковник
секретной телеграммой из дипломатического представительства в Пекине направил
донесение, что он «прошел путь по назначенному маршруту... Работы выполнены
согласно инструкции...». «Не получу дополнительных инструкций, – заключил он, –
буду считать возложенное на меня поручение выполненным»{14}.
Находясь в Пекине, Маннергейм подготовил отчет, привел в порядок все собранные
материалы, набело вычертил карты. Есть сведения, что перед возвращением домой
полковник сумел побывать в Японии, также с разведывательными целями. Из Пекина
Маннергейм выехал в конце августа, о чем телеграммой сообщало российское
посольство в Пекине: «Командированный высочайшему повелению Китай полковник
Маннергейм возвращается Петербург, везя с собой 5 мест коллекций, 3 ружья»{15}.
Удивительно, но вопреки ранее проявленному стремлению скрыть истинный характер
путешествия барона, его чин и положение в этой телеграмме, посланной обычным
путем и открытым текстом, без обиняков говорится о воинском звании
путешественника (полковник), его официальном статусе (высочайшее повеление). В
то же время телеграммой от 26 августа 1908 года Министерство иностранных дел
просило чиновников в Маньчжурии и Иркутске для сохранения инкогнито полковника
пропустить багаж Маннергейма без досмотра{16}.
Результатом двухлетнего путешествия Маннергейма был «Предварительный отчет о
поездке, предпринятой по высочайшему повелению через Китайский Туркестан и
северные провинции Китая в Пекин в 1906-1908 гг. полковника барона Маннергейма».
Основное содержание отчета – тщательное описание северных провинций Китая как
возможного театра военных действий.
Впрочем, имелись и чисто научные результаты экспедиции, которые долгое время не
публиковались. Первая мировая война, события 1917-1919 гг. в Финляндии, процесс
становления нового государства, развитие его политико-дипломатических связей, к
которым имел непосредственное отношение К.-Г. Маннергейм, и, наконец,
Советско-финляндская война 1939-1940 гг. («зимняя война») – все это отвлекло
барона от научных изысканий. К тому же значительная часть коллекций, вывезенных
Маннергеймом из Азии, хранилась в Варшаве, и получить их в смутные времена
Первой мировой войны и революций было затруднительно. Но в 1940 году, когда
К.-Г. Маннергейм был признан «спасителем Суоми», в Стокгольме издали наконец его
книгу «Resa Genom Asien»{17} в переплете с золотым тиснением и родовым гербом
Маннергеймов{18}.
В этом объемном труде значительную часть занимает описание древностей –
петроглифов, каменных курганов, каменных баб, различных развалин и руин, древних
пещерных городов и многих иных свидетельств прошлого. Имеются даже
узкоспецифические археологические данные – фотофиксация расчистки древних
сосудов. Двухтомник снабжен большим количеством иллюстраций – фотографий, планов
и чертежей, составленных умелой рукой профессионального военного. Особое
значение опубликованным материалам придает то обстоятельство, что путь
экспедиции пролегал через чрезвычайно интересные в археологическом отношении
местности, в первую очередь через Турфанскую котловину, известную своими -26-
археологическими тайнами. Свои находки К.-Г. Маннергейм передал в Национальный
музей Финляндии. Уже в наши дни, в 1999 году, в Хельсинки была организована
выставка, целиком посвященная этим коллекциям.
Не следует думать, что Поль Пеллио был единственным из западных ученых, кто
посчитал возможным сотрудничать с российским Военным министерством. Однако
далеко не все предложения российская сторона считала возможным принять. Так, в
конце 90-х годов XIX века в Персии работал известный французский ученый, один из
столпов мировой археологии Жак Жан Мари де Морган. Ранее он вел раскопки в
Северном Иране, на Кавказе, в Египте, а в 1897 году начал работать в Сузах
(современный Иран).
Получив разрешение персидского шаха{19}, Морган предпринял активные действия и
для заключения договора с русскими военными властями, пригласив в свою
экспедицию с целью, видимо, обезопасить себя от происков англичан{20} «кого
угодно, хотя бы... лицо, не имеющее ничего общего с археологиею». В отличие от
эпизода с экспедицией Пеллио здесь не было просьб о материальном
вспомоществовании; Морган предлагал сотрудничество исходя исключительно из
амбициозных целей – устранить возможных конкурентов на ниве
исследования персидских древностей. Он понимал, что российская сторона правильно
оценит это предложение. И не ошибся. В секретном донесении в Петербург
российский консул сообщал: «Мне кажется, что наше Военное министерство могло бы
воспользоваться этим предложением и прикомандировать такое лицо к французской
экспедиции... Командируемый офицер... может с большими шансами на успех заняться
выполнением возложенных на него специальных поручений»{21}. Но консул, видимо,
плохо был информирован о возможностях родного военного ведомства. Командующий
войсками Кавказского военного округа на предложение ответил, что имеет
достаточно сведений о персидском государстве и прекрасно действующую систему
сбора информации и при необходимости может командировать своего офицера в любую
часть Персии, а «совместное с г-ном Морганом путешествие только стеснит свободу
действий нашего офицера, не говоря о других неудобствах»{22}. Таким образом,
предложение г-на Моргана было отклонено.
Этими эпизодами не исчерпывается история взаимоотношений научных и
разведывательных органов Российской Империи. Она продолжилась и в более поздние
годы, в том числе и во время Первой мировой войны.
Примечания:
{*} См.:
Виноградов К.Б., Новикова И.Н. Маршал Финляндии Карл Густав Маннергейм //
Воен.-истор. журнал. 2003. № 8. С. 42-47; Власов Л.В. «Став президентом
Финляндии, старый маршал заключил сепаратное соглашение с Советским Союзом» //
Воен.-истор. журнал. 2004. № 10. С. 67-72; Н.И. Барышников. Этапы сближения и
сотрудничества К.-Г. Маннергейма с Г. Герингом // Воен.-истор. журнал. 2005. №
8. С. 30-35; Я.И. Зайцева. Лики маршала К.-Г. Маннергейма. Воен.-истор. журнал.
2006. № 7. С. 79.
{1} Архив внешней политики Российской Империи (АВПРИ). Ф. 148. Оп.487. Д. 190.
Л. 3, 4.
{2} Университет Гельсингфорса (Хельсинки), основанный в 1828 г. по указу Николая
I, название «Александровский» получил в честь Александра I.
{3} Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 400. Оп. 1.
Д. 3413. Л. 7.
{4} Неофициальное наименование Министерства иностранных дел России, здание
которого располагалось в Санкт-Петербурге у Певческого моста.
{5} АВПРИ. Ф. 148 Оп. 487. Д. 190. Л. 16.
{6} Там же. Л. 27.
{7} РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 3413. Л. 6.
{8} В то время 10 000 франков соответствовали 3750 российским рублям, что было
весьма значительной суммой.
{9} РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 3413. Л. 6 об.
{10} АВПРИ. Ф. 148. Оп. 487. Д. 190. Л. 41,42.
{11} См.: Воен.-истор. журнал. 2004. № 10. С. 69.
{12} АВПРИ. Ф. 148. Оп. 487. Д. 190. Л.51.
{13} Там же.
{14} Там же. Л. 64.
{15} Там же. Л. 67.
{16} Там же. Л. 69.
{17} Mannerheim C.G. Resa Genom Asien. Fäitmarskalken Frihere C.G. Mannerheim
daghöcker förda under hans resa Kaspiska Havet — Peking. Stockholm, 1940.
{18} В СССР этот труд был тотчас же направлен в спецхран, где и находился
длительное время.
{19} РГВИА. Ф. 401. Оп. 5/929. Д. 76. Л. 2 об.
{20} Там же. Л.3.
{21} Там же. Л.4.
{22} Там же. Л.5 об. -27-
Главная