Каменский В. Воспоминания об
Александровском кадетском корпусе
// Военная быль, 1973, №124. С. 22-26
Я провел в Александровском кадетском корпусе,
переименованном в мое время в корпус Императора
Александра 2-го, всего лишь 4 года, с 1901 по 1905 г.,
будучи затем переведенным в Пажеский Е.И.В. корпус,
который и окончил в 1911 году.
Весной 1901 года мой отец отвез меня в корпус держать
вступительные экзамены, которые были сравнительно
нетрудные — диктовка, начало арифметики и несколько
молитв. Я как сейчас помню небольшую группу скромных
мальчиков, съехавшихся со всех концов России со' своими
родителями, в самых разнообразных курточках. Учебный год
начинался лишь 15 августа, когда опять те же мальчики,
за исключением провалившихся на вступительных экзаменах,
опять съехались в корпус, чтобы начать свою новую жизнь
на военный лад.
Александровский кадетский корпус в то время был самым
молодым корпусом. Он был основан Императором Александром
2-м и находился в самом центре Петербурга, на Садовой
улице, угол Итальянской. Он производил прекрасное
впечатление своей чистотой, большими залами, прекрасным
лазаретом, о* котором я уже писал на страницах « Военной
Были », и очень хорошим учительским и воспитательским
персоналом. В мое время директором корпуса был генерал
Захарий Андреевич Макшеев, брат редактора « Русского
Инвалида », небольшого роста, прекрасно одетый очень
вежливый со всеми, с умными и выразительными глазами.
Впоследствии мои родители ближе познакомились с семьей
Макшеевых на Кавказе и наша семья имела с ними
совместную ложу в абонемент Мариинского театра, получить
каковую было очень трудно. Инспектор классов — полковник
Михневич — полный старик с большой бородой. Ротой
командовал полк. Бибинов, которого за его высокий рост
кадеты прозвали каланчей. Старик любил детей и по
вечерам в ротном зале вел с ними беседы на самые
разнообразные темы. Моим воспитателем был поручик Борис
Николаевич Егорьев, довольно строгий и вспыльчивый, но
очень входивший в детали воспитания каждого кадета,
поступавшего в его класс.
Мои одноклассники были очень симпатичные мальчики,
большинство из них были дети из военных семей, которые
еще до поступления в корпус, у себя дома, были знакомы с
некоторыми деталями военной жизни и теперь, будучи
собранными в корпусе в новорожденную военную семью и
познакомившись друг с другом, вели бесконечные беседы,
делясь воспоминаниями детских лет, проведенных ими в
самых различных городах России.
Учительский состав, как это было сказано выше, был
подобран очень удачно. К сожалению, я не запомнил всех
своих учителей, но некоторые остались в памяти и по сие
время. Учителем арифметики был спокойный и выдержанный
-22- Михаил Васильевич Соболев, законоучителем — отец
Николай Рудинский, который впоследствии, благодаря
своему дару речи и величавой внешности, был переведен в
Казанский собор. Он заставлял нас знать все богослужения
наизусть, и в более старших классах мы по памяти писали
всю обедню и всенощную. Помню учителя немецкого языка,
строгого старика Лютера Карловича Ризенкамфа, который
относился к своему предмету крайне педантично. Вызванный
к доске ученик, слабо усвоивший спряжения и всякие
приставки, предупреждался нервным немцем фразой: « Еще
одна сшибка и — неудовлетворительный балл», следствием
чего была суббота без отпуска. Учитель рисования
Александр Иванович Русанов болезненно боялся, чтобы
кто-нибудь из нас не сломал бы орнамента. Александр
Александрович Пыльцев преподавал русский язык, и его
уроки были очень интересны. Я помню, какое трогательное
впечатление произвел на нас талантливо прочитанный
рассказ Тургенева « Муму ».
Учение начиналось в 8 часов утра и продолжалось с
перерывами по 10 мин. до завтрака, затем с 2 до 4 снова
уроки. Кадеты вставали в 6 часов утра. В 5 час. 45 мин.
дежурный барабанщик или горнист играли «повестку », по
которой в спальне кадет зажигался свет. В 6 час. те же
музыканты своими сигналами приглашали всех вставать.
Дежурный офицер-воспитатель, ночевавший в спальне на
диване( не раздеваясь), обходил все кровати и понуждал
особо ленивых вставать, прибегая иногда к крайней мере —
сбрасыванию со спящего кадета одеяла. В 61/а час. роты
строились в ротном зале и дежурный кадет читал
положенные молитвы, а затем дежурный офицер обходил
строй и налагал взыскания за неряшливость и небрежность
в одежде. После этого роты строем шли через т. н.
проходной зал в столовую. К утреннему чаю полагалось Va
французской булки или (2 раза в неделю) V* вкусного
калача, а также черный хлеб. Перед тем как идти в
столовую, дежурный кадет (или вице-фельдфебель)
командовал : « На столы рассчитайсь ! ». По этой команде
правофланговый кадет поворачивал голову налево и кричал
своему соседу : «Первый!», затем этот сосед таким же
манером кричал : « Второй ! » и т. д. до шестого,
который прибавлял « стол ». Это означало, что первый
стол на 12 человек заполнен, (кадеты стояли в две
шеренги). Такая же процедура шла и на второй и на
последующие столы, доходя до самого левофлангового.
Таким образом по приходе в столовую не было никакого
беспорядка и все усаживались по своим столам, из
расчета, что по обеим сторонам стола, на длинной
скамейке помещалось по 5 кадет и по одному в начале и в
конце стола. Кадет, шедший в голове своего стола,
проходя на свое место, старался стащить первым горбушку
черного хлеба, которая исчезала тут же в кармане и
съедалась, посыпанная солью, во время урока, побывав до
этого в парте наряду с кусками сахара. Перед завтраком и
обедом и после них кадеты хором пели положенные молитвы,
для чего один из кадет рукой руководил стройностью хора.
По окончании молитвы до трапезы дежурный офицер
командовал: Садись!» Окончание трапезы сопровождалось
также барабанной дробью или звуками трубы горниста, по
которой кадеты вставали со своих мест и по команде : «
Шагом марш ! » строем шли в свои роты.
После обеда давался час времени для приготовления
уроков. То же самое имело место и утром, после чая, и в
это время вызывались в ротную залу больные на прием к
доктору. Легко больные получали тут же лекарства и в
случае надобности освобождались от гимнастики или от
прогулки. Более серьезных отправляли в лазарет, описание
которого мною уже было помещено в № 41 журнала «Военная
Быль».
Два раза в неделю в гимнастическом зале под руководством
капитана Копейщикова происходил урок гимнастики. Нас
заставляли прыгать с высокой лестницы на мягкую подушку,
постепенно увеличивая высоту, ходить по бревну,
взбираться по скользкой наклонной горке, лазить по
шестам и по канатам, и проч. Кроме этого кап. Копейщиков
устраивал общие игры, как, например « хромая коза», в
которой все участники были вооружены жгутами, которыми и
били эту несчастную козу.
Кроме того, нас обучали ручному труду, для чего было
отведено специальное помещение, в котором мы стругали,
пилили и выделывали всякие деревянные вещи. Нас также
обучали танцам и пению, учителем которого был К.К. Бах.
Раз в год в корпусе устраивался концерт с духовым и со
струнным оркестром и с хором, и я вспоминаю, как мы пели
трогательную песню : « Был у Христа младенца сад...»
Два раза в неделю, по вторниками и по четвергам, от 6 до
7 час вечера, были приемные часы. Для этого отводились
портретный и гимнастический залы, где родственники
ожидали, пока вызванный на прием кадет не спустится
вниз, если он не был наказан « без приема ».
Офицер-воспитатель, а иногда и сам директор корпуса,
обходил залы и знакомился с родственниками кадет. С
приема не разрешалось уносить ничего съедобного, все
приносимое полагалось съедать тут же, вперемежку с
рассказами из кадетской жизни, но все же часть
контрабандным образом уносилась в классы и делилась
между теми, к кому никто не приходил. -23-
По субботам и накануне праздников и царских дней кадет
отпускали в отпуск до 8 час веч. воскресенья. За
малолетними приезжали их мамаши, которые старались зимою
надеть на своих сыновей башлыки, калоши или теплый шарф,
что, впрочем, не поощрялось начальством. Если
температура падала до —5°, то разрешалось надевать
наушники ,при температуре —10° и ниже полагалось
надевать и наушники, и башлык, который обвязывал шею
поверх поднятого воротника. В остальное Еремя башлык
своими концами продевался под погоны и спереди, в
скрещенном виде, зажимался поясом. Перед уходом в
отпуск, кадеты являлись дежурному воспитателю, который
осматривал каждого уходящего и в случае исправности в
одежде выдавал ему отпускной билет, который надлежало
принести обратно подписанным, с проставленным часом
ухода, лицом, к которому кадет шел в отпуск. На
Рождество и на Пасху кадет отпускали на две недели.
Этого времени, конечно, особенно^ ожидали иногородние,
мечтавшие после 4- месячной разлуки, поскорее попасть в
свой отчий дом и поделиться подробностями их новой
жизни. К сожалению, в корпусе были круглые сироты,
некоторых из них брали к себе на праздники свои-же
одноклассники, конечно с согласия своих родителей и
воспитателя. Оставшихся на время каникул кадет, кроме
наказанных (были и таковые), корпусное начальство
сводило в одну полуроту и старалось их как-то развлечь :
их возили в театры, в цирк, давали улучшенную еду и на
Рождество устраивали им елку с подарками. Остальное
время они проводили в чтении и в играх. В мое Бремя
большим успехом пользовалась игра в облатки или в
перышки. Она была совершенно невинного характера, но
была очень заразительна, и в эти игры играли всюду и как
только для этого оставалось свободное время, т. е. во
время перемен и даже во время приготовления уроков, что
было строжайше запрещено. Игра заключалась в том, чтобы
путем известного нажима на облатку облаткой же или
перышком заставить ее накрыть такую же, принадлежащую
противнику, и таким образом сна делалась добычей
выигравшего.
Весной происходили экзамены по всем предметам и кадеты,
провалившися на них, т.е. получившие
неудовлетворительный балл, получали переэкзаменовки и
были принуждены готовиться к ним в течение всего лета,
чтобы в августе, за несколько дней до начала учебного
года, явиться в корпус держать эту переэкзаменовку.
Кадет, провалившийся на ней, оставался в классе на
второй год и считался старичком. Эти старички с
важностью держались среди своих молодых одноклассников,
к урокам относились крайне небрежно и, вместо того,
чтобы идти в первом десятки по учению, плелись в конце
списка.
Каждую четверть года кадет получал особую карточку с
проставленными баллами за четверть года и с оценкой
своего воспитателя. Эту карточку надлежало также
представить на подлись лицу, к которому кадет ходил в
отпуск.
После экзаменов кадет отпускали на летние каникулы, во
время которых кадеты были обязаны быть всегда одетыми
строго по форме, не курить, не посещать частных театров
и синема, придерживаться всех правил чинопочитания и
вообще правил, указанных на увольнительном билете.
Александровский кадетский корпус оставил во мне самое
хорошее воспоминание не только со стороны начальствующих
лиц, но и со стороны моих однокашников, среди которых
самым большим проступком считалось фискальство, т. е.
донес или жалоба начальству на своих же товарищей. Это
фискальство одинаково порицалось как начальством, так и
своими же кадетами. Провинившийся в этом подвергался
особому наказанию : его ставили на так называемое
«сугубое положение ». которое выражалось в том, что в
течение определенного срока с ним никто не разговаривал,
не отвечал на его вопросы, и он чувствовал себя
совершенно отчужденным.
Я не застал в корпусе эпохи телесных наказаний, но
память о них еше была свежа в воспоминаниях старших
кадет.
Но зато в памяти осталось другое, тяжелое воспоминание о
наказании, носившем скорее моральный характер и
налагавшемся за проступки, связанные с нарушением
понятия о чести и долге. Эти проступки карались снятием
погон с провинившегося на определенный срок. За время,
что кадет был без погон, он был на исключительном
положении : когда рота шла в столовую, он шел один сзади
всех, сидел за отдельным столом, ему не полагалось
сладкого блюда и он, конечно, не пользовался отпусками.
Сама процедура снятия погон была суровая. Перед
выстроенной ротой ротный командир вызывал провинившегося
вперед, напоминал во всеуслышание его провинность и
решение педагогического комитета и затем большими
ножницами, а иногда и просто руками, грубо срывал с него
погоны, и опозоренный кадет шел на левый фланг своей
роты.
Среди других наказаний были : стояние « на штрафу » в
ротном зале во время перемены и, в случае высылки
учителем из класса, — карцер, но им пользовались в
исключительных случаях.
Весь корпус делился на 3 роты, из коих первая (6 и 7
классы) считалась строевой. Остальные 2 роты вмещали в
себя все классы до 5-го включительно. Каждая рота имела
свои дортуары. -24- Над. каждой кроватью, на
металлическом шесте, на котором также привешивалась
иконка — благословение из дому, стояла фамилия и имя
кадета, а также его порядковый номер, начинающийся с
правого фланга до левого. Этот номер стоял на его
мундире и на бушлате (повседневная курточка). На каждые
2 кровати полагалась конторка, в которую кадеты
складывали свои некоторые носильные вещи. Вечером
дежурный офицер обходил всю спальню и наблюдал, чтобы
белье было бы аккуратно сложено на тумбочке у ног.
Вспоминается шутка, которая практиковалась во всех
корпусах и на которую попадались почти все новички.
Шутка заключалась в том, что ее несчастной жертве делали
т. н. мешок, в который он и попадал, когда вечером
укладывался в постель и мечтал сладко' заснуть.
Устраивалось это следующим образом : одна из простынь, а
именно верхняя подгладывалась одним концом под подушку,
а другая, будучи сложена пополам, невинно вылезала
из-под одеяла, и кровать имела совершенно нормальный
вид. Но когда усталый новичок, раздевшись, нырял в
кровать ,он никак не мог протянуть ноги и, натягивая на
себя простыню, еще более ухудшал свое положение. На
следующее утро такой новичок не решался сознаться, что
он провел ночь согнувшись и лишь спустя некоторое время
эта шутка раскрывалась.
Во время большой перемены кадет выводили на большой
плац, часть которого зимою отводилась под каток, вдоль
которого желающие, а их было много, спускались с ледяной
горы на салазках. Летом на том же плацу играли в лапту,
« казаки-разбойники », в футбол и в проч. игры.
Во время плохой погоды и по вечерам игры происходили в
ротном зале и носили другой характер : делали напр.
«верблюда» — 3-4 кадета становились друг другу в затылок
и клали руки на плечи впередистоявших. На эти руки
садились еще 2 или 3 кадета и на их руки вскарабкивался
еще один. Вся эта группа пыталась под улюлюкание
зрителей пройтись по залу, но это почти никогда не
удавалось. Игра « мала куча » была опасна — она
заключалась в том, что кучку кадет валили на пол и на
них наваливали еще нескольких и на них еще. Из более
невинных помню, что стоило кому-нибудь крикнуть «
Томашевский толкается Ь, как этого несчастного
Томашевского кидали от одной собравшейся группы к
другой, пока он, совершенно обалделый, не вырывался из
неприятельского круга.
К сожалению, во время моего пребывания в корпусе (4
года) Государь Император не посетил корпус, хотя к этому
приезду усиленно готовились, — днем наши постели
покрывались новыми одеялами, на лестнице клали новый
ковер и все начальство было какое-то нервное.
Зато Главный Начальник Военно-учебных заведений Великий
Князь Константин Константинович посещал корпус раза 3-4
в год. Великий Князь появлялся в корпусе совершенно
неожиданно, в форме Императорских стрелков, в свитской
или в форме Л.Гв. Измайловского полка и своей высокой
фигурой, изящными манерами, слегка надушенный и
прекрасно одетый производил на кадет большое
впечатление. Обычно Великий Князь, сняв пальто в
швейцарской, поднимался в роты и входил в первый
попавшийся класс. Выслушав рапорт дежурного по классу
кадета, Великий Князь садился за свободную парту и
предлагал учителю продолжать урок. Сам же Великий Князь
поднимал крышку парты и знакомился с ее содержимым.
Особенно ему доставляло удовольствие найти горбушку
хлеба, сахар или портрет какой-нибудь гимназистки. Ко
всем кадетам Великий Князь был исключительно добр, Он
любил детей, особенно маленьких. Нередко он брал из и
сажал к себе на плечи самого маленького и еще надевал на
него свою фуражку. Память у него, как у всех членов
Императорской Фамилии, была изумительная и, обращаясь к
какому-нибудь кадету он говорил: « Твоя фамилия на Т.,
скажи вторую букву... » и часто уже со второй буквы
угадывал фамилию кадета. При нахождении брата
какого-нибудь кадета, воспитывающегося в другом корпусе,
Великий Князь передавал ему привет от этого брата.
Посещения Великим Князем корпуса всегда оставляли самое
отрадное впечатление, никаких разносов ни нам, ни
начальству не было. Не забывал он и больных, навещая их
в лазарете. Покидая корпус, Великий Князь строго
запрещал кадетам бежать за его экипажем, что впрочем,
несмотря на запрещение и корпусного начальства, почти
никогда не исполнялось.
Я воспитывался, как и большинство кадет, на казенный
счет, Все обмундирование, учебники, учение и лечение,
все было даром. Своекоштных, т. е- тех, кто воспитывался
на свой счет, было очень мало.
Два раза в месяц кадет водили в баню, для чего было
необходимо пройти ряд помещений и лестниц. Баня — это
было, пожалуй, единственное место в корпусе, куда не
заглядывал глаз воспитателей и, вероятно это было не без
оснований, т. к. трудно себе представить, во что
обращалась в бане группа юношей, только что соблюдавших
дисциплину и порядок и стоявшая в строю. И если бы
постороннему лицу удалось войти в баню, он мог бы
подумать, что попал в какое-то преддверие ада : крики,
шум, обливание друг друга холодной водой, вытаскивание у
соседа деревянных шаек, перебрасывание -25- мочалками, —
и все это в каком-то пару. И среди этих голых кадет
топтались в холще-вых передниках наши служителя, в
обязанность которых входило не только омовение кадетских
спин, но и призывание к порядку, что было не так легко.
Особое оживление царило у водопроводных кранов, но все
эти шалости и шутки происходили без всякой злобы, и
подкладка ко всему этому была чисто мальчишеская.
В начале каждого учебного года нам выдавали целую кипу
учебников, которые мы были обязаны возвратить в том
виде, в котором мы их получили. Весной, при сдаче
учебников бывали неприятные сюрпризы в виде счета за
испорченные книги, предъявляемого помощником инспектора
классов. Эти счета оплачивались родителями кадет и были
источниками неприятных разговоров между ними и их
небрежными наследниками.
Кадеты, как сказано выше, должны были всюду и всегда
быть одетыми по форме. В здании корпуса они носили
черные, длинные брюки и бушлат (подобие мундира, но без
шитья). Отпускная форма — однобортный, черный мундир,
воротник с золотым галуном, погоны белые с красным
кантом и с вензелем «А2 », пояс лакированный с бляхой,
на которой был изображен Императорский герб в сиянии.
Строевая 1-я рота носила на поясе штык, и кадеты 1-й
роты были этим очень горды. Фуражка у всех была с
красным околышем, черным верхом и белым кантом, кокарда
солдатская. Кадет Александровского корпуса называли
почему-то « хабатами ». Это название было дано фуражке,
верх которой сзади, как и спереди, был иногда поднят.
Летом носили парусиновые рубашки с поясом, в жару
разрешалось одевать парусиновые брюки. Зимой — черная
шинель с погонами, пояс на шинели. При дождливой и
переменной погоде шинель надевалась в накидку и
застегивалась лишь на одну верхнюю пуговицу, что очень
затрудняло отдание чести.
Закваска, полученная мною в корпусе, осталась у меня на
всю жизнь и, наблюдая современную молодежь и юношей,
которые своим видом так далеки от выправленных кадет
того времени, становится особенно грустно на душе
оттого, что улетело навсегда все чистое,
дисциплинированное, которое давал нам наш корпус и наши
воспитатели. И да простят они нам все наши выходки и
шалости, а мы будем беречь их заветы и сохраним о них
вечную и добрую память.
С тех пор прошло более 70 лет, и за это время было
столько переживаний, что, естественно, многое пережитое
в те годы уже изгладилось из памяти, и я порою сам
удивлялся, что мог вспомнить так много подробностей и
деталей того времени. -26-
Главная