В феврале 1918 года корпус наш еще существовал.
Переименованный летом 1917 года Временным правительством
в « гимназию Военного ведомства », он после захвата
власти большевиками представлял собой странное
соединение неизжитых и не исчезавших, твердо
укоренившихся старых духовных основ кадетского бытия с
новыми формами, данными нам « попечительной » советской
властью вместе с проявлениями в нашей внутренней жизни
отражений и отголосков « народной стихии », а вернее —
разнузданной солдатской массы и городской черни,
бушевавших вне наших стен.
В Сборном зале корпуса помещался в это время самокатный
батальон, вызванный Временным правительством для защиты
от возможного большевистского восстания. Считавшийся
отборной частью и действительно имевший в своем составе
лучший солдатский элемент, возможный по тому времени,
этот батальон в критические дни октября 1917 года
объявил « нейтралитет » и не сдвинулся с места на защиту
власти, вызвавшей его именно для этой цели.
Соседство это было для нас, конечно, довольно
стеснительным, но надо и признать, что за семимесячную
нашу совместную жизнь у нас не произошло ни одного
серьезного конфликта с нашими случайными гостями. Это
надо, по-видимому, отнести к тому, что со стороны нашего
начальства были приняты необходимые меры и даны нам
нужные инструкции, которым мы, в общем, подчинились. С
другой стороны, объясняется это, повторяю, и самим
составом батальона, который действительно не был
большевистски настроен (по тому времени) и вовсе не
собирался « захватывать » корпус и изгонять нас из него,
как он мог совершенно свободно и безнаказанно это
сделать в то время.
« Попечение » о нас новой советской власти
проявилось в двух актах : во-первых, — к нам был
назначен комиссар, унтер-офицер, кажется, лейб-гвардии
Волынского полка по фамилии Ульченко, хохол огромного
роста с черной бородой, к счастью абсолютно ничем себя
не проявлявший и проводивший все свое время на кухне,
поправляя свое здоровье, и, во-вторых, был визит к нам
полномочного представителя нового начальника
Военно-Учебных заведений капитана Дзевалтовского.
В день его визита мы были, по его желанию, собраны, не в
строю, а толпой, на площадке перед комнатой дежурного
офицера роты Его Величества и должны были выслушать его
речь. Перед нами появился смуглый брюнет среднего роста,
худощавый, с блестящими черными глазами, черными усами и
бородкой, одетый в коричневый офицерский френч,
гусарские чакчиры и сапоги. Речь произнес он типично
митинговую, и из нее мы узнали, что отныне мы перестали
быть представителями военно-дворянской касты и
наследниками сословно-привилегированного класса и что
долг наш теперь, когда в России утвердилась советская
власть, стать на точку зрения служения народу.
Начальству нашему даны, мол, соответствующие инструкции,
и если оно не сумеет справиться с задачей, то понесет
ответственность и будет заменено другим, а тех из нас,
кто не подчинится новому духу времени, не только
исключат из корпуса, но и заставят искупить их грехи
перед народом. Вся речь была пересыпана хлесткими
словечками и фразами, но впечатления произвела на нас
мало. Наоборот, демагогия оратора и искусственность речи
вызвали тихие замечания кадет, вроде: «Земгусар!»,
«цыган в гусарских штанах!» и т. д.
Однако почти год, прошедший со времени февральской
революции, наложил все же свой отпечаток на уклад нашей
жизни и на нашу -16- психологию. Нельзя забывать того,
что Петроград к тому времени уже пережил не мало
событий, как Корниловское выступление, последовавшее за
ним падение и бегство Временного правительства, приход к
власти большевиков, разгон Учредительного собрания, все
сопровождавшиеся стрельбой на улицах, артиллерийским
обстрелом, арестами, обысками, расстрелами и вообще
буйством солдатских масс и городской черни, руководимой
зачастую уголовным элементом. Все это отразилось,
конечно, и на нас. Но к чести кадет, особенно старших
классов, надо отметить появившуюся в них серьезность и
вдумчивость, сопровождавшиеся чувством ответственности
за судьбу корпуса. Кадеты как бы осознали, что в
наступившем «царстве массы» и они сами яелялись тоже
какой-то массой и, как таковая, могли проявлять, если
сумеют, какие-то необходимые внешние формы, подходящие к
текущему моменту и тем самым смогут, хотя бы на время,
не слишком привлекать внимание власти к себе. Они
чувствовали, конечно, что при существующем строе долго
играть такую роль не смогут, но, как и все жители
Петрограда того времени, считали, что большевики больше
трех недель у власти не удержатся. С другой стороны, у
всех было инстинктивное чувство необходимости
продержаться до конца года, чтобы скорее выполнить
намеченный план — влиться в ряды бойцов за родину, кто —
на юге, в Корниловскую армию, как ее тогда называли, кто
— в другие формирования, очень часто фантастические, но
все стремились так или иначе присоединиться к тем, кто
уже боролся с большевиками. И, как срок, все намечали
весну, после окончания учебного года.
Это настроение сказалось в нескольких фактах, когда
начальство как бы вверило кадетам двух старших классов
(7-му, главным образом) наблюдение за всем внутренним
укладом жизни корпуса. И старшие кадеты не только
приняли на себя эту роль, но и выполнили ее с
достоинством и честью, оказавшись опорой начальства,
помогая ему и выступая вместо него в тех случаях, когда
последнему это было невозможно. Одним словом, старшие
кадеты взяли на себя роль помощников и заместителей гг.
офицеров по отношению к младшим, зачастую не понимавшим
серьезных последствий их детских шалостей, а порой и
совершенно недопустимых проявлений характера. Кадетам
роты Его Величества пришлось несколько раз « приводить в
порядок» младших, устраивавших « бенефисы » своим
офицерам-воспитателям. И порядок восстанавливался быстро
и организованно, чем избегались скандалы, могущие
привлечь к нам ненужное внимание новой власти. А причин
для этого было более чем достаточно.
Прежде всего, со времени октябрьской революции в корпусе
все время скрывались офицеры и юнкера разных частей и
училищ, и не только бывшие наши кадеты. Скрывались они
по разным причинам, одни в течение нескольких только
дней, другие подолгу. Знало об этом начальство, но
далеко не все, и небольшое число кадет старших классов.
Этих « гостей» надо было прятать, кормить, предупреждать
в случае возможного обыска. Все это требовало
настороженности, а главное — внешнего спокойствия и
порядка. Некоторые из наших случайных гостей уходили,
исчезая на время, потом снова появлялись, иногда приводя
с собой другого офицера или юнкера, такого же
затравленного и искавшего убежища.
И вот среди них оказалось несколько человек, принесших
нам новую «благую весть»: по их словам, разгромленное
после октября офицерство начинало сорганизовываться и
формировать тайные, подпольные организации, конечной
целью которых было свержение советской власти.
Рассказывали о средствах, о числе участников и имевшемся
оружии, о сети информаторов и агентов. Мы слушали их с
затаенным дыханием, переживая все слышанное и гордясь
тем, что с нами делятся столь значительными и серьезными
известиями. Конечно, со стороны кадет сразу же поступили
просьбы о зачислении в организацию, на каковые было
отвечено, что скоро мы все понадобимся.
Действительно, в начале февраля 1918 года нам было
сообщено, что в конце февраля большевистское
правительство собирается переехать из Петрограда в
Москву и что офицерская организация решила этим
воспользоваться для того, чтобы взорвать поезд и
захватить едущих в нем большевиков. Для этого
потребуется вооруженная сила, в каковую нам и
предлагалось вступить. Вербовка должна была
производиться привлечением добровольцев из желающих.
Сообщение это вызвало энтузиазм. Опьяненные величием
выпавшей на нас роли, ибо в результатах мы не
сомневались, переживали -17- мы оказанное нам доверие.
Произведенная вербовка дала 90 % добровольцев из роты
Его Величества. С гордостью сообщили мы эти результаты
нашим друзьям, которые благодарили нас за нашу
готовность разделить с ними опасность, и мы стали
готовиться к предстоящему выступлению, ожидая более
подробных инструкций.
Наконец, приблизительно 25 февраля было получено
подтверждение о скором выступлении и было передано
распоряжение одному из нас явиться на конспиративную
квартиру организации со списком добровольцев, для
заготовки им солдатского обмундирования и вооружения.
Таковым был избран кадет П-ий, которому и были вручены
списки и инструкции. П-ий ушел после обеда и к вечеру не
вернулся Ждали мы его с нетерпением и беспокойством всю
ночь и наконец утром пришел к нам один из офицеров для
связи, весь грязный и оборванный, с сообщением, что П-ий
со всеми списками попался в ловушку, устроенную на
конспиративной квартире. Сам рассказчик едва спасся, уже
будучи арестованным, бросившись бежать с набережной Невы
по льду под обстрелом.
Сообщение это нас поразило, как громом!... Что было нам
делать! После обсуждения решили доложить начальству. И в
этот момент мы оценили все мужество наших старых
офицеров корпуса, одним уже нашим безумным поступком
подвергавшихся опасности быть расстрелянными : они не
побоялись ухудшить свое положение еще больше и взять на
себя ответственность, объявив учебный год оконченным и
распустив всех нас по домам. Всем нам были выданы
свидетельства об окончании курса 6-го или 7-го класса
корпуса, уезжавшим из Петрограда были даны специальные
удостоверения и проездные билеты, подписанные директором
и ничего не понявшим из того, что произошло, комиссаром
Ульченко. Уезжавшим выдавались вещи, белье, паек на
неделю, а ведь все это было неопровержимыми уликами
против нашего начальства, уликами в соучастии в заговоре
и в попытке нас спасти!
Мы уезжали, а им оставалось расхлебывать заваренную нами
кашу!
Во всем пережитом в корпусе за этот год было много
яркого и тяжелого, великого и грустного, но в
дальнейшем, уже в эмиграции, все ярче и ярче вставало в
сознании все величие духа наших офицеров, до конца
оставшихся на своем посту для защиты вверенных им кадет
и не уклонившихся, несмотря на угрозу им расстрелом, от
выполнения своего долга.
28 февраля утром мы были на Николаевском вокзале для
отъезда в Москву, а оттуда — на юг. Нам потом
передавали, что тем же утром 28-го в корпусе был обыск,
но никого из состоявших в списках уже не нашли.
Несколько офицеров корпуса были арестованы и их куда-то
возили на допрос, но на этот раз они благополучно
вернулись в корпус.
Этими событиями история Первого кадетского корпуса, как
военно-учебного заведения, окончилась, как окончился
весь период Императорской России. -18-
Главная