Будко А.А., Селиванов Е.Ф. Военная медицина в войне с Японией в 1904-1905 гг.

// Военно-исторический журнал. 2004. №6. С.57-62.

OCR, корректура: Бахурин Юрий (a.k.a. Sonnenmensch), e-mail: georgi21@inbox.ru

К 100-летию русско-японской войны 1904-1905 гг.

Конец XIX и начало XX столетия ознаменовались резким обострением российско-японских отношений. Япония стремилась лишить Россию выхода к Тихому океану, захватить остров Сахалин и весь Дальний Восток.
24 января (6 февраля) 1904 года Япония разорвала дипломатические отношения с Россией, а в ночь на 27 января (9 февраля) десять японских эсминцев неожиданно, без объявления войны атаковали русскую эскадру на внешнем рейде Порт-Артура и вывели из строя русские броненосец и крейсер.
С наступлением дня в порту Чемульпо произошел неравный бой с японской эскадрой, в результате которого русские моряки, отказавшись спустить Андреевский флаг и сдаться, потопили крейсер «Варяг» и взорвали канонерскую лодку «Кореец». Лишь на следующий день, 28 января (10 февраля) 1904 года, Япония объявила войну России. Так началась русско-японская война, по мнению многих, самая неудачная из всех войн, которые пришлось вести России на протяжении ее более чем тысячелетней истории.
Поражения русских на суше и на море следовали одно за другим. Солдаты и матросы совершали великие подвиги: отрезанный от России Порт-Артур героически сражался около года, но все было напрасно.
Россия в этой войне не имела союзников: Германия, Англия и США почти открыто поддерживали Японию, а союзная Франция не оказала никакой помощи. Транссибирская магистраль обрывалась тогда у озера Байкал, Забайкальская железная дорога имела слабую пропускную способность. Путь от Москвы до Маньчжурии занимал до 45 суток. Россия, имея в это время армию в составе более миллиона человек, располагала на Дальнем Востоке группировкой войск, состоявшей всего лишь из 124 тыс. человек при 272 орудиях.
Русский стратегический план ведения этой войны страдал самым губительным пороком – абсолютной недооценкой сил противника, что заранее обрекало его на провал. Все сказанное не могло не отразиться и на медицинском обеспечении боевых действий русских войск в этой войне.
Прежде всего следует отметить, что не было должного единства в управлении медицинским обеспечением действующих войск. Военное министерство, понимая необходимость выделения санитарной части в самостоятельный отдел полевого управления армии, приказом по военному ведомству № 79 от 23 февраля (7 марта) 1904 года во главе санитарной части поставило строевого генерал-лейтенанта. Под его началом были три отделения (части): медицинская, госпитальная и эвакуационная. В непосредственном подчинении начальника санитарной части армии находились: полевой военно-медицинский инспектор, полевой инспектор госпиталей (генерал, не врач) и главноуполномоченный Российского общества Красного Креста (РОКК), каждый со своим управлением. Сам же начальник санитарной части подчинялся непосредственно командующему армией, что заметно облегчало принятие необходимых решений, касающихся различных сторон медико-санитарного дела. В ходе первого года русско-японской войны возникла необходимость пересмотреть организацию управления военно-медицинским обеспечением и дополнить штаты новыми должностями. В связи с этим к концу 1904 года непосредственно при главнокомандующем были учреждены должности главного полевого военно-медицинского инспектора, главного начальника санитарной части, а также введены главная эвакуационная комиссия и санитарно-статистическое бюро. Основным представителем по медико-санитарному делу при главнокомандующем являлся генерал-лейтенант Ф.Ф. Трепов, исполнявший обязанности главного начальника санитарной части.
Уместно привести мнение участника этой войны известного хирурга Е.В. Павлова, который по свежим впечатлениям писал: «Управление санитарной частью при главнокомандующем, а также и управления начальников санитарных частей армий производят такое впечатление, что лица собственно врачебного персонала находятся все в подчинении у военачальников и не пользуются никакими правами... Ясно проглядывается совершенно незаконный захват власти военными над специально медицинской частью... Главному полевому военно-медицинскому инспектору не подчинено ни одно медицинское лицо, ни одно учреждение, за исключением аптек. Даже полевые военно-медицинские инспекторы, находящиеся при армиях, не подчинены ему, а находятся в непосредственном подчинении у начальников санитарных частей армий... Всматриваясь в эту схему, сразу можно увидеть всю нецелесообразность в организации административного строя санитарной части»{1}.
Случалось, что военные власти совершенно самостоятельно, игнорируя мнение врачей, -57- распоряжались не только распределением госпиталей, но и порядком и последовательностью эвакуации раненых и больных. Тем не менее по сравнению с «Положением о военно-врачебных заведениях» 1887 года в ходе русско-японской войны был реализован ряд заметных усовершенствований в организации военно-врачебного дела.
Прежде всего громоздкие военно-временные госпитали, рассчитанные на 630 мест, были заменены более мобильными и легко управляемыми полевыми подвижными госпиталями на 210 мест. При многих из них с санкции дежурного генерала создавались «слабосильные команды» численностью от 50 до 200 человек. Кроме того, были введены штатные военно-санитарные транспорты и эвакуационные комиссии.
Впрочем, крупные военно-сводные госпитали, большинство которых было сосредоточено в городе Харбине, были необходимы и теперь, но они уже являлись стационарными, хорошо оснащенными и могли принимать на все виды лечения значительно больше раненых и больных. Обратимся снова к мнению Е.В. Павлова. «Нужно отдать полную справедливость, – писал он, – что было положено очень много старания и забот об устройстве этих госпиталей, организованных в сравнительно очень короткий промежуток времени и притом в зданиях, предназначенных для казарм, а не для госпиталей... Современные требования хирургии, основанные главным образом на чистоте, служили заветом для труда всего врачебного персонала»{2}.
Снабжение военных госпиталей фармацевтическими, хирургическими и хозяйственными предметами в целом было достаточно хорошим. Кроме того, по своевременно представленным требованиям в госпитали отпускалось все необходимое из склада императрицы Александры Федоровны. Все военно-врачебные заведения, участвовавшие в войне, подразделялись на войсковые и подчиненные органам полевого управления. К первым относились лазареты частей, дивизионные лазареты и полковые госпитали, приданные дивизиям, ко вторым – самостоятельные полевые подвижные госпитали (не приданные дивизиям), а также полевые запасные госпитали, военно-санитарные транспорты, эвакуационные комиссии, полевые аптеки и временные аптечные магазины. Снабжение всех этих учреждений на протяжении всех дней войны было вполне надежным и достаточным.
Лечение раненых и больных предполагалось производить главным образом в пределах Приамурского военного округа, где и  размещались наиболее -58- крупные госпитали. Лечебные заведения, открытые в районе сосредоточения армии и состоявшие при войсках, имели основным назначением осуществлять лишь временный уход за больными и ранеными с последующей возможно быстрой эвакуацией их в тыл. Для этой цели уже к концу марта 1904 года были сформированы два военно-санитарных поезда, каждый на 250 человек{3}.
По штатам мирного времени в войсках, учреждениях и военно-лечебных заведениях бывшего наместничества на Дальнем Востоке состояли 259 врачей, 19 фармацевтов и 816 фельдшеров. К моменту официального объявления Японией войны, 28 января (10 февраля) 1904 года, фактически имелись 243 врача, 21 фармацевт и только 602 фельдшера. По мобилизационному плану штаты военного времени были заметно увеличены и составили: врачей – 817, фармацевтов – 87, фельдшеров – 2097{4}.
Некомплект медицинского состава начал быстро восполняться медицинскими чинами, состоявшими на действительной службе, и призванными из запаса. Этому был посвящен именной указ Правительствующему сенату, в котором император повелел призвать на действительную службу медицинских чинов запаса из Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского, Одесского, Московского, Казанского и Кавказского военных округов{5}. Эти меры возымели действие, и к моменту ратификации мирного договора в октябре 1905 года врачей действительной службы в войсках насчитывалось 913, а призванных из запаса – 2194. Фармацевтов числилось 310, а фельдшеров – 8337 человек{6}.
Таким образом, медицинским персоналом русская армия была относительно обеспечена, что сыграло не последнюю роль в более успешной деятельности медицинской службы по сравнению со всеми другими службами русской армии.
Перед медицинскими работниками войскового звена, а также перед носильщиками ставилась задача быстрейшего выноса раненых с поля боя в укрытие и доставка их в ближайший передовой перевязочный пункт. К сожалению, для выноса раненых каждый пехотный полк располагал всего 128 носильщиками и 32 носилками. Этих сил и средств всегда не хватало. Кроме того, вынос раненых официально считался возможным только во время боевых пауз, а также при благоприятных условиях: наступлении темноты и в тумане. Конечно, эта установка не всегда соблюдалась; движимые желанием как можно быстрее помочь раненым, носильщики работали и под огнем и, конечно, несли большие потери.
Нужно отметить, что штатные носильщики были обучены правилам наложения жгута и навыкам оказания первой помощи. При выходе на поле боя они, кроме носилок, снабжались сумкой с перевязочным материалом и жгутом. Носилок не хватало. Они лопались, терялись, оставались при отступлении на поле боя, и их часто приходилось заменять распространенной имитацией: ружьями, на которые натягивались шинели. Обычно в роли носильщиков в таких случаях выступали строевые солдаты. Как свидетельствует представитель Генерального штаба генерал-майор Е.И. Мартынов, большинство строевых солдат-носильщиков, «отнеся раненых, возвращались обратно, но были и такие, которые, пользуясь удобным случаем, оставались в тылу и присоединялись к своей части только по окончании боя»{7}.
Согласно действовавшему тогда «Положению...» для оказания дальнейшей медицинской помощи раненые с поля боя доставлялись на передовой или полковой перевязочный пункт, располагавшийся, в зависимости от обстановки, в 0,5-1,5 версте от линии огня.
На расстоянии 4-6 верст от линии огня устраивались главные перевязочные пункты, роль которых во время больших боев исполняли дивизионные лазареты. Отсюда раненые направлялись уже в полевые подвижные госпитали, а чаще – непосредственно в санитарные поезда для дальнейшего следования в тыл. Объем медицинской помощи на передовых перевязочных пунктах был достаточно ограничен и заключался в выполнении перевязки, наложении транспортных шин и производстве неотложных иногда операций по жизненным показаниям. Кроме того, раненые регистрировались и получали кратковременный отдых и питание. Нередко и этот скромный перечень медицинских услуг полностью не выполнялся. Не всегда удавалось даже установить личность тяжелораненого, находящегося в бессознательном состоянии.
Что касается оперативных вмешательств, то выполнение их предполагалось лишь на главном перевязочном пункте. По мнению доктора М.Г. Штейнберга, «единственное назначение перевязочного пункта заключается в подготовке раненых к транспорту. Всякое хирургическое вмешательство на перевязочном пункте не только не показано, а прямо противопоказано. Пределы оперативной деятельности на нем весьма ограничены»{8}.
По официальным данным, за всю кампанию на передовых перевязочных пунктах медицинскую помощь получили 74 проц. раненых. Остальные попадали на главный перевязочный пункт, а также в полевые госпитали или лазареты Красного Креста{9}. -59-
Главный перевязочный пункт, как правило, располагался вне сферы артиллерийского огня и имел транспортные средства, позволявшие доставлять раненых с передовых перевязочных пунктов. Однако именно эти транспортные средства – двуколки – являлись объектом постоянной и обоснованной критики со стороны не только раненых, но и врачей. Транспортировка раненых на главные перевязочные пункты, а затем в ближайшие полевые подвижные госпитали, по мнению P.P. Вредена, главного хирурга Маньчжурской армии, являлась наиболее слабой стороной военно-санитарной службы. «Наши безрессорные двуколки, – утверждал он, – вовсе не пригодны для перевозки раненых»{10}. А доктор Л. Пуссеп пояснял: «Страшная тряска, мучительное подбрасывание на кочках превращают легкораненых в раненных тяжело, а тяжелораненые прибывают в госпиталь безнадежными»{11}.
Объем медицинской помощи на главном перевязочном пункте был также невелик. Однако помимо перевязок и наложения иммобилизации здесь уже выполнялись ампутации, перевязка сосудов, извлечение инородных тел и даже трепанация черепа при витальных показаниях{12}. Хирурги В.Б. Гюббенет в осажденном Порт-Артуре и М.И. Гедройц в передовом отряде Красного Креста впервые успешно оперировали раненных в брюшную полость в первые шесть часов после ранения. Задерживались на главных перевязочных пунктах только легкораненые, которых по выздоровлении врачи охотно использовали в качестве служителей. Тяжелораненых старались как можно быстрее отправить на следующий этап медицинской помощи, которым по «Положению...» считался полевой подвижный госпиталь. Но чаще всего приходилось эвакуировать раненых в более отдаленные госпитали, поскольку полевые подвижные госпитали нередко оказывались в стороне от потока раненых.
Основная нагрузка по приему раненых и больных, их стационарному лечению и обслуживанию ложилась, конечно, на персонал тыловых госпиталей, значительное число которых располагалось, как правило, по линиям железных и грунтовых дорог, позволявших осуществлять эвакуацию. Временное переполнение полевых подвижных госпиталей наблюдалось лишь после крупных сражений. В остальных случаях госпитализация в тыловые лечебные заведения осуществлялась своевременно, несмотря на ряд недостатков, отличавших в то время организацию эвакуационного дела. По общему мнению большинства участников войны и авторов научных публикаций, если организация лечебной помощи в ходе русско-японской войны в целом заслуживала одобрения, то организация эвакуации далеко не всегда была удовлетворительной.
Говоря о "госпиталях, следует подчеркнуть, что оснащение и содержание их в общем вполне отвечали санитарным требованиям, что было заслугой не только главных врачей, но и командования. В «Харбинском вестнике», например, был опубликован характерный приказ генерал-лейтенанта Надарова, перепечатанный затем газетой «Новости»: «Прошу генерал-лейтенанта Куколя к врачебным заведениям предъявлять следующие два мои основные требования: 1) чтобы помещения госпиталей содержались чище, чем моя квартира, и 2) чтобы госпитальное белье стиралось и содержалось чище того белья, которое у меня. Вообще прошу главное внимание уделять живому делу, а бумажную деятельность ставить на второй план»{13}.
В медико-тактическом отношении госпитальное дело в ходе войны получило новое направление: наметилась и даже была осуществлена некоторая специализация госпиталей. В частности, появилась возможность выделить госпитали хирургического или инфекционного профиля. В Харбине возникли самостоятельные сводные госпитали для венерических, офтальмологических и оториноларингологических больных. Специализацию госпиталей применяли и в системе учреждений Красного Креста. Например, в Харбине 15 (28) декабря 1904 года был открыт центральный психиатрический госпиталь с подготовленным к работе с таким контингентом больных штатом врачей и обслуживающего персонала. Небольшие лазареты и пункты приема душевнобольных имелись в Чите, Омске и Красноярске. В предыдущих войнах душевнобольные не регистрировались и тем более не выделялись в особые группы. А в ходе русско-японской войны только до 15 (28) декабря 1904 года из Харбина были отправлены в глубокий тыл 224 душевнобольных{14}.
Наметившаяся специализация госпиталей в дальнейшем получила широкое распространение и окончательно оправдала себя в годы Первой мировой войны. В войне с Японией госпиталей терапевтического профиля не было, что объяснялось прежде всего сравнительно небольшой заболеваемостью в русской армии в эту войну.
По заключению комиссии Главного военно-санитарного управления (ГВСУ), «минувшая кампания по сравнению с предшествовавшими войнами отличалась незначительными заболеваемостью и смертностью от болезней, а также слабым развитием острозаразных болезней, нигде не давших значительных эпидемий»{15}.
Сказанное подтверждается и статистическими показателями за период с 27 января (9 февраля) 1904 года по 1 (14) января 1906 года. В этот период в армии заболели 13 998 офицеров и 391 912 нижних чинов, умерли из них соответственно 229 и 10 233 человека{16}.
Спасала от эпидемий прежде всего напряженная и кропотливая работа российских медиков по профилактике и лечению инфекционных заболеваний.
Еще в 1887 году в состав полевых формирований, приданных дивизиям, был включен дезинфекционный отряд (один на соединение), а в 1904 году в состав средств, не приданных дивизиям, вошел санитарно-гигиенический отряд (один на корпус). Важным фактором в улучшении санитарно-гигиенического обеспечения действующей армии явилось введение штатной должности армейского врача-гигиениста, врача для поручений при нем, а также походной лаборатории. Среди нештатных противоэпидемических формирований на театре военных действий имелись центральные и «летучие» -60- санитарные отряды, оснащенные бактериологическими лабораториями, дезинфекционные отряды РОКК и других общественных организаций. Часть полевых госпиталей также была обеспечена химико-бактериологическими лабораториями, дезинфекционными камерами, укомплектована специально подготовленным персоналом. -61-
Силами Красного Креста было развернуто большое число госпиталей в районе действующей армии и особенно в тыловых районах. Например, в Забайкалье до середины октября 1904 года почти все госпитали принадлежали Красному Кресту, да и впоследствии большинство коек для больных предоставлял именно Красный Крест: 4295 против 2400 коек военного ведомства. Много хорошо оснащенных и обеспеченных личным составом госпиталей Красного Креста находилось и в других тыловых районах. Е.В. Павлов, работавший в системе Красного Креста, отмечал, что для этих госпиталей отводились лучшие здания, а медико-санитарный персонал оплачивался лучше, чем в военных госпиталях, что и привлекало туда людей. Располагая достаточным финансовым запасом, Красный Крест смог довести свои расходы до 29 360 587 рублей, т. е. в три раза больше, чем за период Турецкой кампании{18}.
Хорошо выглядели и лазареты РОКК. Один из них, носивший имя генерала М.П. Кауфмана, находился во Владивостоке и располагал 600 койками. Полы и стены в палатах были заново выкрашены. В лазаретах имелись отдельные перевязочная и операционная комнаты с необходимым набором хирургических инструментов, гипса и перевязочного материала. По отчетам Главного управления РОКК, к 15 (28) июля 1905 года Красный Крест располагал на Дальнем Востоке 360 врачами (из них 11 женщин) и 1487 сестрами милосердия. В помощь врачам были приданы 44 студента, а среди санитаров 1433 были наемными и 584 – из нижних чинов{19}.
Что касается учета и отчетности, то нужно признать, что сбор статистических сведений на театре военных действий в начале русско-японской войны был организован плохо и подчас полностью отсутствовал. Штатами военного времени специального органа для этой цели предусмотрено не было. Лишь в конце 1904 года было учреждено санитарно-статистическое бюро при управлении главного начальника санитарной части, преобразованное в июле 1905 года в санитарно-статистическое отделение в составе начальника отделения, двух его помощников, небольшого числа фельдшеров и писарей. Просуществовало оно до июня 1906 года. Силами бюро, а затем отделения велся учет потерь в отдельных боях, количества убитых и раненых, контуженных, пропавших без вести и попавших в плен за всю войну.
Необходимый учет должен был вестись в госпиталях и лазаретах, а также и в ходе эвакуации, что всегда вызывало определенные затруднения. Тем не менее в 1914 году в результате работы специальной комиссии ГВСУ под руководством доктора Н. Козловского был издан санитарно-статистический очерк, а три с лишним десятилетия спустя, в 1947 году, вышел в свет справочный труд Л.С. Каминского и С.А. Новосельского, в котором имелись более точные сведения о потерях нашей армии в русско-японскую войну.
За весь период войны были ранены и контужены 151 944 человека, из которых 487 (0,3 проц.) скончались на поле боя, 132 322 (67,1 проц.) отправлены в лечебные учреждения, 13 710 (9 проц.) остались в строю, а 5425 человек (3,6 проц.) были взяты в плен. Подавляющее число раненых и убитых приходится на время ожесточенных боев второй половины 1904-го и первой половины 1905 года под Ляояном, на реке Шахэ, под Сандепу и Мукденом. Только за время этих боев были убиты 17 633, ранены и контужены 106 507 человек{20}.
Представляют немалый интерес также показатели результатов лечения 405 910 больных, поступивших за время войны в госпитали и лазареты Дальнего Востока{21}.
В целом следует признать, что в годы русско-японской войны, в отличие от многих других государственных ведомств, военные медики и медики Российского общества Красного Креста, действуя сообща, в основном справились с поставленной перед ними тяжелой задачей. Одновременно в ходе войны был выявлен и ряд недостатков, устранение которых позволило в дальнейшем улучшить материальное снабжение лечебных учреждений, серьезно заняться вопросами эвакуации на всех ее этапах, а также значительно повысить роль санитарно-гигиенических и лабораторных исследований в предупреждении и лечении заболеваний военного времени.

Примечания
 

{1} Павлов Е. На Дальнем Востоке в 1905 году. Из наблюдений во время войны с Японией. СПб, 1907. С.131, 132.
{2} Там же. С. 70.
{3} Русско-японская война 1904-1905 гг. СПб, 1910. Т. II. Ч. 2. С. 511.
{4} Война с Японией 1904-1905 гг.: Санитарно-статистический отчет. Пг., 1914. С. 9.
{5} Летописы войны с Японией. СПб, 1904. №33. С. 623.
{6} Война с Японией... С. 10.
{7}  Мартынов Е.И. Из начального опыта русско-японской войны. СПб, 1907. С. 134.
{8} Штейнберг М.Г. Пределы хирургической помощи на перевязочном пункте // Воен.-мед. журнал. 1908. Апр. С. 697.
{9} Война с Японией... С. 84.
{10} Вреден P.P. Из наблюдений хирурга в русско-японскую войну // Русский врач. 1905. № 50. С.1560.
{11} Пуссеп Л. Письмо с войны // Русский врач. 1905. № 18. С. 506.
{12} Война с Японией... С. 87.
{13} Новости. 1905. 8 (21) февраля.
{14} Шумков Г.Е. Эвакуация душевнобольных с Дальнего Востока // Воен.-мед. журнал. 1905. Июнь. С. 315.
{15} Война с Японией... С. 3.
{16} Там же. С. 14.
{17} Потираловский П.П. Эвакуация в современную войну // Воен.-мед. журнал. 1908. Апр. С. 704.
{18} Левин Г.Л. Отчет о деятельности военно-санитарного поезда № 1 // Воен.-мед. журнал. 1905. Июль. С. 851.
{19} Коварский Г.О. Эвакуация в Забайкалье больных и раненых в русско-японскую войну // Воен.-мед. журнал. 1911. Апр. С. 716.
{20} Каминский Л.С., Новосельский С.А. Потери в прежних войнах (1756-1918). Л.,1947. С. 39.
{21} Там же. С. 43. -62-