Судебная реформа 1864 года и
формирование правовой культуры в дореволюционной России.
Обзор англоязычной литературы
Реформирование судебной системы в дореволюционной России
устойчиво привлекает внимание западных исследователей ,
о чем свидетельствует прошедшая в марте -апреле 1995 г .
в Торонто международная конференция "Судебная реформа в
России , 1864-1994", в которой приняли участие видные
политологи , историки и правоведы . Конференция носила
во многом прикладной характер и была призвана оценить
реальные перспективы судебной реформы в постсоветской
России , в то же время она подвела итоги более чем
30-летних исследований по истории системы правосудия и
формированию правосознания в Российской империи (см .
12). Интерес западных историков сосредоточен на
нескольких аспектах : политика правительства в области
реформирования судебной системы , и здесь особое
внимание уделяется политической культуре
бюрократии ; эволюция русского права ; формирование и
функционирование судебных учреждений и их влияние на
развитие правосознания в России .
* * *
Дореформенные судебно -административные органы
Российской империи начиная с эпохи Петра I строились в
основном по образцу западноевропейской модели,
сложившейся в эпоху абсолютизма . Однако к середине XIX
в . европейские государства , достигшие к этому времени
значительного прогресса в области теории и практики
права , отказались от нее как от устаревшей и
несовершенной , пишет Т .Тарановски . "Просвещенная
монархия " XVIII в . с ее механистической и авторитарной
концепцией права как инструмента верховной власти
представлялась уже анахронизмом в эпоху , когда все
настойчивее отстаивалась идея о том , что право
независимо от политики и должно стоять над ним .
Получившая широкое распространение "идея о "правлении
закона "как о нормативном принципе устройства
государства и общества лежала в основе не только
судебной реформы 1864 г ., но и всей эпохи реформ" (1, с
.305).
Генезис судебной реформы историки связывают с
формированием в среде российской бюрократии нового типа
гражданского чиновника - носителя "правового этоса".
Этот процесс во многом был связан с политикой
самодержцев: так, Николай I, осознававший необходимость
хорошо образованных специалистов для эффективной работы
правительственного аппарата, немало способствовал
развитию юридического образования. В 1835 г . в
Петербурге было основано элитарное заведение английского
типа - Императорское училище правоведения . Оно стало
специальным учебным заведением для подготовки
государственных служащих для Сената и Министерства
юстиции .
В своей книге "Развитие правосознания в России " (17) Р
.Уортман намечает основные вехи формирования нового
мировоззрения в среде служащей молодежи 1830-40-х годов
. Для выпускников Училища правоведения ("правоведов ")
было характерно блестящее "салонное " образование , в то
время как на юридических факультетах университетов
давались более широкие , фундаментальные знания . И все
же юридическая подготовка кадров в России в целом была
весьма слаба с интеллектуальной точки зрения , более
важным следует признать то ощущение принадлежности к
группе избранных , призванных осуществить некую миссию
во имя торжества законности и правопорядка в России ,
которое правоведы вынесли из стен своей alma mater (17,
с .208-218).
Р .Уортман описывает "юридически -этический " тип
чиновника , принявшего участие в подготовке и проведении
судебной реформы . Это были сравнительно молодые ,
принадлежавшие к элите столичной бюрократии чиновники ,
получившие юридическое образование в Училище
правоведения , Царскосельском лицее и в университетах .
К 1850-м годам юристы заняли стратегические посты в
правительственном аппарате , позволявшие им составлять
проекты реформ , а высокое покровительство членов
императорской фамилии , например великого князя
Константина Николаевича , помогало им продвигать свои
проекты через запутанные бюрократические лабиринты.
Связанные узами личной дружбы и годами совместной учебы
и службы , движимые как благородными идеями , так и
личным честолюбием , эти люди и подготовили реформу 1864
г . (17, с .3).
Этос российских реформаторов , отмечают историки ,
вырабатывался не столько учебными программами , сколько
теми широкими интеллектуальными течениями , которые
сформировали общекультурные особенности поколения
1830-40-х годов . В области права это была в первую
очередь "историческая школа " Ф .Савиньи , при этом
чиновники -реформаторы восприняли не только
консервативную сторону , но и "либертарианский ",
эмансипаторский смысл его идей.относительно
исторического процесса и эволюции права (17; 1, с
.307-308). Определенную роль сыграли литературные
течения романтизма и концепции французского социализма .
В результате возникло совершенно новое для русского
самодержавия отношение к закону , и зародился новый тип
политической культуры среди чиновничества . "Законность
" вскоре стала ключевым словом , символизирующим это
отношение . "Законность " противопоставлялась понятию
"произвол ", отражавшему традиционную психологию и
практику русского самодержавия и старой бюрократии . По
мысли прогрессивных чиновников -юристов , идея права и
законности перестала быть средством исполнения воли
суверена и приобрела самостоятельную роль . В конечном
счете это вело к ограничению власти монарха и означало
признание за подданными объективных личных и гражданских
прав . Понятие "законности " постепенно занимало
основополагающее место в концепции "правового
государства " - Rechtsstaat. В соответствии с этой
концепцией государство и общество имеют равный статус ,
и именно право , реализуемое профессионалами
-специалистами , регулирует взаимоотношения между
обществом и государством . Бюрократия в этих условиях
превращается в слой , который служит интересам не короны
, а общества (1, с .308).
Реформаторы , таким образом , отвергали авторитарную
концепцию естественного права как системы налагаемых
государством на общество ограничений ради блага всех
его членов . По мнению Т .Тарановского , им была ближе
современная западная концепция естественных прав
личности , защищаемых законом ради блага самой личности
, но в целом их взгляды представляли собой вариант
скорее среднеевропейского , нежели западноевропейского
либерализма XIX в . (1, с .308, 311).
Эти идеи легли в основу Судебных уставов 20 ноября 1864
г ., которые большинство западных историков расценивают
как важнейший шаг к построению гражданского общества в
России . Благодаря им , пишет Б .Линкольн , была
уничтожена многовековая прерогатива царя - контроль за
отправлением правосудия , и началась трансформация
самодержавия в более современную форму монархии . В то
же время работа реформаторов -юристов заложила
краеугольный камень современного общества , основанного
на общественной справедливости и гражданской
ответственности (8, с .115).
Судебная реформа , по общему мнению , была наиболее
радикальной , новаторской и технически успешной из всех
Великих реформ . Что же помогло правоведам добиться
успеха ? Как считает Т .Тарановски , это "банкротство
старой системы , специфический характер судебной реформы
и тот факт , что значение Великих реформ в целом
понималось еще весьма смутно ", - Александр II не в
полной мере предвидел , к каким последствиям они могут
привести (1, с .307). Кроме того , как отмечают другие
историки , важным фактором явилось то , что император
ощущал поддержку консервативной части дворянства ,
которое после отмены крепостного права оказалось
заинтересовано в широком реформировании правовой системы
, чтобы обеспечить право дворянской собственности в
новых условиях (8, с .109).
В результате была создана новая институциональная
структура судопроизводства , которая представляет собой
пример "творческой адаптации всех лучших достижений
юриспруденции и судебной практики западноевропейских
стран , главным образом Франции и Великобритании " (1, с
.305). Судебные уставы 20 ноября 1864 г . и новое
процессуальное гражданское и уголовное законодательство
ввели систему независимых судов , где заседали
профессионально подготовленные судьи , пребывающие в
должности пожизненно . Правосудие было отделено от
администрации и даже за самодержцем было сохранено лишь
право помилования . Публичность и гласность судебных
заседаний , принцип состязательности сторон , учреждение
суда присяжных и адвокатуры - все это создало важные
гарантии для надлежащего ведения судебных
процессов .
Возможность подавать апелляции не только по существу
разбираемого дела , но и по поводу нарушения
процессуальных норм (кассация ) постепенно
способствовала внедрению принципа приоритета законности
и права в политическую систему , которая до этого
основывалась на принципе приоритета законодательной и
административной власти (1, с .306).
Однако важно указать , что за пределами Европейской
России эта новая система вводилась постепенно и не в
полной мере . Сохраняли свое особое положение военные ,
церковные и коммерческие суды ; политические
преступления рассматривались часто в административном
порядке , а со временем и вовсе вышли из юрисдикции
обычных судов ; право частного лица требовать возмещения
или компенсации ущерба , нанесенного в результате
действия правительственного чиновника , было сильно
ограничено . Еще более важным является тот факт , что
дела крестьян , составлявших большую часть населения
России , оставались в юрисдикции созданных крестьянской
реформой 1861 г . волостных судов , действовавших на
основе традиционного обычного права .
Обычное крестьянское право в дореформенной России
представляло собой совокупность неписаных правил и норм
, основанных на народных представлениях о справедливости
. В каждой местности , а часто и в каждой деревне
существовали свои обычаи , связанные с отправлением
правосудия и назначением наказания за те или иные
проступки . Ведущую роль в судебной процедуре играл
личный фактор , и центральной фигурой деревенского
правосудия в дореформенный период был местный помещик
(см .7). При подготовке крестьянской реформы , пишет
Питер Цап , создание крестьянских волостных судов ,
которые должны были заменить судебную власть помещика ,
рассматривалось реформаторами как временная мера ,
рассчитанная на достаточно краткий переходный период .
Официальными причинами создания этих институтов были ,
во -первых , "особенности крестьянского быта ", а во
-вторых - отсутствие необходимого количества
подготовленных юристов .
Однако "первые сомнения в том , что создание единой
унитарной системы администрации и правосудия может
произойти достаточно быстро , появились после
обнародования Судебных уставов 1864 г ." (3, с .151). В
целом прогрессивная по своему характеру , судебная
реформа не только никак не затронула сословный волостной
суд , но и не связала его с остальной системой
правосудия , закрепив существующее положение дел . Так
начался период обособленности крестьянского правосудия в
России , продлившийся до 1912 г . (там же ). Таким
образом , новая судебная система исключила подавляющее
большинство - крестьянство - из остального населения ,
поскольку повседневные юридические вопросы , а они
составляли основную часть судебных дел , решались на
основе "обычного права ", а не общего для всех граждан
закона . По мнению У .Пинтнера , эта особенность реформы
явно укрепила барьер между крестьянством и образованным
обществом и замедлила интеграцию крестьян в
общенациональную жизнь . Она усиливала и сохраняла уже
сформировавшееся разделение России на два общества -
вестернизованное и традиционное (11, с .89-90).
Оценивая влияние судебной реформы на социальную
трансформацию и формирование гражданского общества в
России , У .Пинтнер считает важным тот факт , что в
итоге "создалось напряжение между новой системой и
самодержавием ". Даже "простое установление ясных и
последовательных процедур принятия законов
рассматривалось , и , возможно , справедливо , как
первый шаг навстречу реальному ограничению самодержавной
власти " (11, с .90). Учитывая такое положение , историк
считает , что результат судебной реформы в этом аспекте
нужно рассматривать как аномальный .
В то же время нельзя недооценивать значение реформы .
Она , безусловно , дала образованной части русского
общества механизм европейского судоустройства с его
предсказуемостью юридических последствий человеческих
поступков . Кроме того , развивалось юридическое
образование , приближавшееся к европейским стандартам .
Формировалась новая социальная группа юристов
-профессионалов , которая к концу века стала важной
составной частью растущего среднего класса (там же ).
Как указывает Р .Уортман , представители юридической
профессии не стали оплотом существующего социально
-политического строя , как ожидалось . Напротив , многие
профессиональные юристы стали деятелями умеренной
оппозиции . Их приверженность оппозиции проистекала из
конфликта между их профессиональными убеждениями (их
идеалом было общество , основанное на законах ) и
произволом царя (17, с .286-287). Таким образом , в
конечном счете судебная реформа не способствовала
развитию новых источников поддержки существующего строя
, но добавляла еще один , очень влиятельный ,
оппозиционный элемент в русское общество , все больше
отходившего в своей эволюции от традиционного статус-кво
(11, с .90).
Т .Тарановски также усматривает воздействие судебной
реформы 1864 г . в том , что она не только ускорила
процессы социально -экономических и культурных изменений
, которые государство более не могло контролировать , но
также поддерживала те политические устремления , которые
угрожали уже самому существованию абсолютизма . В
результате самодержавие начало постепенно отходить от
принципов Великих реформ , хотя принимавшиеся меры
носили все же паллиативный характер . И лишь со
вступлением на престол Александра III правительство
взяло курс на реакцию ..В основе законодательных актов ,
обычно называемых контрреформами , пишет историк ,
лежало стремление восстановить "более традиционные
модели русского абсолютизма " (13, с .164). Однако ,
несмотря на тотальное несогласие Александра III с
основными принципами судебной реформы 1864 г ., которая
была во многих отношениях самым радикальным
нововведением предыдущего царствования , правительство
все же не сумело разрушить новую систему правосудия ,
хотя и предпринимало для этого конкретные шаги .
В статье Уильяма Вагнера содержится подробная сводка
всех законодательных актов , принятых для "подправления
" Судебных уставов в 1866-1889 гг . В основе этой
политики , по мнению автора , лежала несовместимость
базовых принципов судебной реформы с существующей
социально -политической системой иерархического и
патриархального государства , где правительство и
администрация привыкли действовать не считаясь с законом
(15, с .391-392). При этом независимая юстиция , будучи
аномальным явлением в русской жизни , не могла выжить
без поддержки извне , в данном случае - без поддержки
правительства .
Автор указывает на парадокс в государственной политике
по отношению к новым судебным институтам : хотя
правительство было их главным критиком и имело
возможности и мотивы их отменить (и действительно
вносило в них существенные изменения ), тем не менее
именно правительство оставалось при этом важнейшим
фактором их сохранения (15, с .372-373). Причиной такой
амбивалентности можно считать , во -первых , бытовавшее
в правительственной среде убеждение , что независимая
юстиция является важным атрибутом любого цивилизованного
государства , во -вторых - осознание того факта , что
современная правовая система необходима для обеспечения
дальнейшего экономического роста . Именно интересы
экономического развития , в сочетании с боязнью его
отрицательных побочных эффектов , явились важнейшим
фактором формирования пореформенной политики
правительства по отношению к системе правосудия (там же
, с .391).
Как указывает автор , внесенные в этот период "новеллы "
были направлены на расширение и усиление
правительственного контроля над правосудием для того ,
чтобы обеспечить общественный порядок и политическую
стабильность в стране . Они касались как системы
судоустройства , так и вопросов юрисдикции судов .
Однако эти изменения не носили принципиальный характер ,
и даже суд присяжных - наиболее критикуемый институт
новой системы - устоял , хотя и претерпел ограничения в
юрисдикции . Наблюдения показывают , что основные
изменения и ограничения касались почти исключительно
области уголовного права - и политических преступлений в
том числе . Развитие гражданского права в этот период
являло собой разительный контраст с уголовным : так ,
юрисдикция судов по гражданским делам постоянно
расширялась , в них были включены вопросы , касающиеся
наследования , залога , акционерных компаний и трестов ,
трудовых конфликтов , семейных дел и пр . (15, с .390).
Была уточнена юрисдикция коммерческих судов , высшей
инстанцией для которых стал Четвертый департамент Сената
. Все эти процессы сопровождались соответствующим
развитием законодательной базы .
Чрезвычайно важен для эволюции русского права был тот
факт , что постепенно стала развиваться система
административной юстиции , являвшейся арбитром в решении
конфликтов между государством и его чиновниками , а
также между государственными учреждениями и отдельными
гражданами . Была создана система так называемых
"смешанных присутствий ", куда входили наряду с
чиновниками и общественные представители ; они
рассматривали конфликтные дела , связанные с земством
или , например , фабричным законодательством .
Обжаловать их решения можно было в Первом департаменте
Сената (Второй департамент занимался исключительно
вопросами , связанными с крестьянством ). В
пореформенный период Сенат как высшая судебная инстанция
Российской империи , отмечает Т .Тарановски , до
некоторой степени вернул себе престиж и власть ,
утраченные в начале XIX в . с созданием министерств (1,
с .312).
Книга Уильяма Вагнера , посвященная развитию
гражданского права (14), исследует материалы Комиссии
1882-1906 гг . по новому гражданскому кодексу . Автор
приходит к заключению , что кассационный департамент
Сената противостоял консервативному натиску
Победоносцева и использовал свои решения для
либерализации семейного права (в частности , смягчения
законодательства о разводах ). Такое развитие событий
ознаменовало собой качественно новую фазу в эволюции
"правового государства " в России . Хотя теоретически
запрещалось как - либо интерпретировать закон , вскоре
после реформы 1864 г . российские судьи стали заниматься
тем , что на языке русской юриспруденции называлось
"правотворчеством ", а также использовать прецеденты ,
что несколько напоминало систему британского
судопроизводства ..Ко второй половине XIX в ., считает Т
.Тарановски , стал постепенно сужаться разрыв между
желаемым и действительным в отправлении правосудия и
обеспечении справедливого и беспристрастного обращения с
подданными Российской империи (1, с .312). Несмотря на
стремление Александра III и его советников
-традиционалистов "подправить " судебные уставы 1864 г
., успехи контрреформаторов в этой области оказались
очень ограниченными . Единственным достижением здесь
можно признать принятие в 1889 г . закона об участковых
земских начальниках , заменивших уездных мировых судей .
Законодательные инициативы , касавшиеся преобразований
судебных институтов , встречали серьезное
противодействие в правительственных кругах .
Бюрократическая борьба вокруг проектов затягивалась на
годы . Эти сюжеты рассматриваются в книге Хайде Уилан о
контрреформах 1880-х годов (16) и статье Т .Тарановского
, посвященной "несостоявшейся " судебной контрреформе
1894 г . (13).
Оба автора единодушно полагают , что в царствование
Александра III вопрос о реформировании системы
правосудия мог решаться лишь административными
средствами , и сосредоточиваются на изучении
правительственного аппарата и бюрократических технологий
, учитывая также и идеологический фактор . В этой
перспективе рассматривают они и причины того , что
судебные уставы 1864 г . "устояли ".
Как указывает Т .Тарановски , процесс модернизации
медленно , но неуклонно воздействовал на институты и
гражданскую службу абсолютной монархии . При этом
правительство не просто получало удары извне от
"объективных " исторических сил , которые стремилось
контролировать . Оно было также парализовано изнутри
идеологическими и политическими конфликтами ,
бушевавшими в его главной опоре - имперской бюрократии .
В результате правительство оказалось неспособным
проводить последовательный и конструктивный курс ,
неважно , прогрессивный или реакционный (13, с .184).
Тотальному параличу государственной власти на самых
высших уровнях способствовало также противостояние МВД и
Министерства юстиции , царя и Государственного Совета
(16, с .201-202).
Иллюстрацией этих положений служит представленная в
книге Х .Уилан история принятия указа о земских
начальниках . Подробно рассматривая правительственные
дебаты 1886-1889 гг ., в которых "одна интрига сменялась
другой ", автор выявляет наличие в среде высшей
бюрократии нескольких конфликтующих групп и фракций .
Так , введению нового института противостояли группа
либералов , в том числе членов Государственного совета ,
многие из которых участвовали в подготовке и проведении
судебной реформы 1864 г ., и консерваторы , в том числе
Победоносцев . Признавая необходимость наведения порядка
в деревне , они считали , что соединение в лице земского
начальника судебной и исполнительной власти ведет к
господству произвола в ущерб законности . Либералы
полагали , что введение этого института представляет
собой разрыв с базовыми принципами Великих реформ ,
реакционный шаг назад в сторону сословности и
реставрации помещичьей власти над крестьянами (16, с
.183-184).
Х .Уилан и Т .Тарановски , сосредоточившие свое внимание
на высокой политике и функционировании бюрократических
элит , рассматривают контрреформы как пример
идеологического конфликта и не сопрягают их с
конкретными нуждами управления или же с недостатками
реформ Александра II. Однако историки , занимающиеся
изучением практической деятельности судебных учреждений
, приходят к иным оценкам так называемых "контрреформ ".
Так , изучение деятельности мировых судов с 1866 г . и
до их отмены в 1889 г . приводит Томаса Пирсона к
заключению , что , вопреки традиционной точке зрения , в
сельской местности мировым судьям не удалось обеспечить
задуманный реформой 1864 г . правопорядок . По существу
это был провал мирового суда как института , и среди
причин провала автор называет "отсутствие достаточно
усердного и политически надежного (с точки зрения
правительства ) персонала "; местные "институциональные
конфликты , порожденные фрагментарными реформами 1860-х
" и во многом являющиеся отголосками конфликтов
министерств ; и , наконец , тотальное невежество ,
бедность и пассивность сельского населения (10, с
.54-55).
Неудачи мировых судов выявили трудность введения сложной
системы права , основанного на западных моделях , в
чрезвычайно отсталом (по европейским меркам )
традиционном обществе , привыкшем к прямому
администрированию . Этим в значительной степени
объясняется тот факт , что многие мировые судьи и вообще
сельские жители требовали введения более эффективной
судебной власти - "желание , лишь частично исполненное
введением земских начальников " (там же , с .55)..Анализ
кадровых и организационных слабостей мировых судов в
сочетании с недостатками земского и крестьянского
самоуправления (а также с учетом крестьянского недоверия
к выборным чиновникам ) позволяет автору предположить ,
что контрреформы являются наиболее прагматическими в
ряду тех законодательных мер по ликвидации
административного и правового "хаоса " в губерниях ,
которые предпринимались правительством с конца 1870-х
годов . По его мнению , контрреформы имели целью
улучшить качество управления при ограниченном количестве
персонала , и достигнуть этого можно было путем
бюрократизации управленческой структуры (10, с .69).
Примером победы бюрократической централизации , пишет
автор , явился указ о земских начальниках , воплотивший
в себе веру Александра III в то , что именно
бюрократизация местного управления и юстиции может
гораздо эффективнее , чем сложные правовые процедуры ,
заимствованные с Запада , обеспечить уважение к
самодержавию в деревне (10, с .71). Оценки Т .Пирсона во
многом подтверждает Кэти Фраерсон , которая исследует
деятельность волостных судов 23 губерний Европейской
России в последние десятилетия XIX в ., основываясь
главным образом на материалах Тенишевского
этнографического бюро . Материалы прессы и свидетельства
современников рисуют жалкую картину всеобщего пьянства ,
продажности и хаоса . В связи с этим особое внимание
автор уделяет тем изменениям , которые внесли в судебную
практику Временные правила о волостных судах 1889 г .,
тесно связанные с Указом о земских начальниках .
Эти законы в своей совокупности по -новому определили
ключевые аспекты деятельности волостных судов , большая
часть судебной самостоятельности которых была отдана
земскому начальнику : судей теперь не выбирали , а
выдвигали для одобрения земским начальником ; он же
назначал время и порядок судебных слушаний и пр . К .Фраерсон
интерпретирует эти аспекты закона как попытку победить
"деревенскую анархию " посредством возрождения
дворянского контроля над крестьянством (5, с .313).
Анализ Временных правил о волостных судах показывает ,
что они вносили существенный элемент формальности в
судебную процедуру , за которой должны были следить
земские начальники . Для реформаторов , считает автор ,
формальность судебной процедуры являлась противовесом и
профилактикой произвола . Их цели в отношении правового
образования крестьян были сознательно ограничены : "они
намеревались лишь ближе познакомить крестьян с законом и
приучить их к процедуре обращения к нему в своих
интересах " (5, с .332). Статистика увеличения
количества дел в волостных судах и сообщения о
стандартизации судебных процедур , поступившие в
Тенишевское бюро в конце 1890-х годов , показывают успех
этой меры . В деревне сложилась достаточно хорошо
сформированная судебная система , повседневно вводившая
крестьян в прямой контакт с законом . Однако крестьяне
признавали авторитет волостных судов лишь в случаях
конфликтов по поводу мелких денежных сумм , ущерба
собственности , наследственным делам и др ., касавшимся
главным образом экономических отношений . Как указывает
автор , это был первый шаг в направлении замены общинной
морали моралью закона . Но по поводу серьезных
преступлений против общинных норм и морали , угрожавших
самому существованию общины , применялось неформальное
правосудие - суд старшин , деревенский сход , которые
зачастую принимали решение о жестоком наказании (5, с
.333-334).
Этой проблеме посвящена статья Стивена Франка , который
доказывает , что в пореформенный период такая форма
"народного правосудия ", как самосуд , была широко
распространена почти во всех губерниях Российской
империи . Самосуд , по мнению автора , являлся не только
отражением народных верований и крестьянской культуры ,
но и насильственным утверждением обычая и традиционной
по своему характеру власти общины . Самосуд представляет
собой важный механизм социальной регуляции и контроля ,
направленный против таких социальных действий , которые
несут в себе угрозу разрушения общины . Крестьянские
расправы , как правило , санкционировались сельским
сходом , и это давало двоякий результат : во -первых ,
повышался авторитет схода , а во -вторых , придавался
законный статус беззаконной акции . В этой коллизии
автор видит прекрасный пример полуавтономной культурной
формы , посредством которой традиционный институт
крестьянской культуры успешно сохраняет свою власть в
условиях , когда его сверху постоянно пытаются заставить
действовать в соответствии с установленными государством
законами (4, с .241).
Описания случаев крестьянского самосуда , взятые из
материалов Комиссии Любощинского , не оставляют у
читателя романтических иллюзий в отношении "правосудия
снизу " и.подтверждают соображения современников о том ,
что введение формального судоустройства должно
способствовать значительному развитию деревни , однако
автор все же не считает , что современная судебная
система в чем -либо "выше " крестьянской саморегуляции .
Несмотря на то , что истинные масштабы самосуда
чрезвычайно трудно измерить , заключает С .Франк , его
существование и в советский период говорит о том , что
это социальное явление можно рассматривать "как важный
показатель прочности крестьянской культуры в России и ее
жизнеспособности в изменяющемся мире " (4, с .265).
К .Фраерсон не согласна с такой оценкой и считает , что
, хотя крестьянский моральный кодекс и сопротивлялся
этическим и правовым нормам , заложенным в
кодифицированном праве , все же к концу века можно
говорить уже о некоторых успехах официального правосудия
, свидетельствующих о нарождающейся общенациональной
правовой культуре . Этот процесс не был заслугой только
лишь судебных учреждений , он отражал также общее
падение роли патриархальности и значения неформальных
связей в деревенской среде . В целом же создавалась иная
культура , включающая в себя новые течения в
экономических , семейных , гендерных и общинных
структурах (5, с .334).
Большинство современников и вслед за ними многие
историки подчеркивали специфически крестьянскую природу
волостного суда , акцентируя его обособленность от
других сфер реформированной судебной системы . Только в
последние годы появившиеся в печати и прозвучавшие на
конференции в Торонто результаты исследований Джейн
Бэрбанк и Кэти Фраерсон позволили увидеть в этом
институте "питомник общенациональной правовой культуры "
(см . 2, 5, 6).
Формирование правовой культуры в дореволюционной России
на примере деятельности мирового суда Санкт -Петербурга
исследует Джоан Нойбергер , чьи интересы сосредоточены
на изучении культуры городских низов (см . 9, 12).
Мировой суд автор считает "самым ярким примером духа
судебной реформы " (9, с .232). Действительно , если
ограниченной целью реформы была замена патриархальной ,
устаревшей и коррумпированной системы правосудия
современной , независимой юстицией по западному образцу
, то главной и стратегической ее целью было внедрить
уважение к закону в русском обществе , и именно мировые
суды , по замыслу реформаторов , должны были стать
своего рода "школой уважения к личности и закону ". Если
же оперировать современными терминами , то авторы
реформы надеялись , что "введение "правления закона " (Rechtsstaat),
институализированное в новых судах , создаст юридически
грамотное население , которое может быть ассимилировано
в гражданское общество " (9, с .231).
Реформаторы понимали , насколько трудна их задача ,
поскольку большинство населения страны в повседневной
жизни руководствовалось традиционными понятиями о
правосудии , основанными на обычном праве . Призванный
"наводить мосты между народом и образованной частью
общества ", мировой суд занимал промежуточное положение
между судом присяжных , действующим на основе
законодательных актов , и крестьянским волостным судом ,
основывающимся на обычном праве . В его юрисдикцию
входило рассмотрение мелких гражданских и уголовных дел
всех сословий , кроме крестьян - ими занимались
крестьянские сословные волостные суды . Таким образом ,
городские и земские мировые суды сталкивались с
крестьянами только в тех случаях , когда в слушании дела
принимали участие представители других сословий .
В 1889 г . с введением института земских начальников
мировые суды в сельской местности были отменены . Лишь в
столицах и некоторых губернских городах всесословные
суды уцелели под атаками контрреформаторов и продолжали
осуществлять свою миссию по установлению правовых норм в
русском обществе , пишет автор . Яркой иллюстрацией в
этом отношении является петербургский мировой суд , на
примере которого Дж .Нойбергер старается увидеть
"противоречия и ограничения ", изначально заложенные в
судебных уставах 1864 г . их создателями и отразившиеся
в той правовой культуре , которая стала развиваться в
пореформенной России (9, с .232). Автор отмечает
типичную для судебной реформы комбинацию "патернализма и
институционализации ", которая была характерна и для
мировых судов и , по ее мнению , во многом "ответственна
за тот род правовой культуры , который появился в России
после 1864 г ." (там же ).
"Каждый день в камерах мирового суда , - пишет автор , -
местный обычай сталкивался с официальным законом ", и
эта каждодневная практика , язык и ритуалы
способствовали выработке новой правовой культуры и
широкому распространению правосознания (9, с .233).
Доступность и равенство всех перед законом были
основополагающими принципами деятельности мирового.суда
, которые считались важнейшими для его просветительской
миссии . Не менее важной в этом отношении была
неформальность заседаний и устных прений , однако
петербургский мировой суд все чаще стал выносить решения
"по закону ", а не "по совести " или "личному убеждению
". Этот элемент формальности был вызван , во -первых ,
огромным потоком дел , а во -вторых , тем фактом , что
кассационные постановления Сената обычно отводили
приговоры , вынесенные без ссылки на указ . В результате
все больше людей стали требовать вынесения решений ,
основанных на законе , а не на личном посредничестве .
Все это свидетельствует о том , что правовая культура
некоего рода прижилась в городском обществе
позднеимперской России , пишет автор , причем "корни ее
гораздо глубже , чем мы привыкли считать " (9, с .241).
Анализ отчетов о слушании дел в мировых судах Санкт
-Петербурга позволяет автору сделать некоторые
наблюдения относительно природы этой культуры . В первую
очередь автор обращает внимание на реакцию людей :
наивное удивление вызванного в суд пьяницы -хулигана или
обвиненного в жестоком обращении с учеником ремесленника
; замешательство и раздражение при выслушивании
приговора не только у ответчиков , но и истцов . В целом
анализ реакции людей в совокупности со статистикой
преступлений подтверждает наличие достаточно большого
количества законопослушных петербуржцев , которые
"продолжали сохранять сильное чувство обычного права
вместо или наряду с принятием законодательных норм " (9,
с .242).
Мировой суд не охватывал все конфликты в городской среде
, которые зачастую по - прежнему решались посредством
кулака или бутылки . По мнению автора , многие люди
сохраняли раздвоенную правовую культуру пореформенной
эпохи , которая внесла свой вклад в формирование
совершенно новой культуры городских низов (9, с .242).
Большинство историков , выступавших на конференции в
Торонто , указывали на незавершенность , незрелый
характер правовой культуры России в дореволюционный
период . Реалии дореволюционной эпохи , резюмирует Р .Уортман
, убеждают в том , что перспективы сегодняшней судебной
реформы в России выглядят хуже , чем это было в 1864 г
.: сильнее ее оппоненты , ниже уровень образования
юристов ; к тому же в советское время в стране был
выработан беспрецедентный уровень правового цинизма (12,
с .XIV).
Источники
1. Тарановски Т . Судебная реформа и развитие
политической культуры царской России // Великие реформы
в России , 1855-1874. - М ., 1992. - С .301-317.
2. Burbank J. Legal culture and citizenship in Russia:
Perspectives from early twentieth century // Reforming
justice in Russia, 1864-1994. - N.Y., 1997. - P.
127-150.
3. Czap P. Peasant-class courts and peasant customary
justice in Russia, 1861-1912. // J. of social history. -
Berkeley, 1967. - Vol.1. - P.149-179.
4. Frank S. Popular justice, community and culture among
the Russian peasantry, 1870-1900 // Russian rev. - N.Y.,
1987. - Vol.46, N 3. - P.239-265.
5. Frierson C.A. "I must always answer to the law..."
Rules and responses in the reformed volost' court //
Slavonic and East European rev. - L., 1997. - Vol.75, N
2. - P.308-334.
6. Frierson C.A. Crime and punishment in the Russian
village: Concepts of criminality at the end of
nineteenth century // Slavic rev. - Stanford, 1987. -
Vol.46, N 1. - P.55-69.
7. Lewin M. Worobec Ch., Yaney G., a. Confino M. [Discussion]
// Russian rev. - N.Y., 1985. - Vol.44, N 1.
8. Lincoln B. The great reforms: Autocracy, bureaucracy
and politics of change in Imperial Russia. - DeKalb,
1990. - XXII, 281 p.
9. Neuberger J. Popular legal cultures. The
St.Petersburg mirovoi sud // Russia's Great reforms,
1855-1881. - Bloomington, 1994. - P.231-246.
10. Pearson T. Russian law and rural justice: Activity
and problems of the Russian justices of peace, 1865-1889
// Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. - Wiesbaden,
1984. - Bd. 32. - S.52-71.
11. Pintner W. Reformability in the age of reform and
counterreform, 1855-1894 // Reform in Russia and the
USSR: Past and prospects / Ed. by Robert O.Crumney. -
Urbana, 1989. - P.83-106.
12. Reforming justice in Russia, 1864-1994: Power,
culture and the limits of legal order. - N.Y., 1997. - X,
406 p.
13. Taranovsky T. The aborted counterreform: Murav'ev
Commission and the judicial statutes of 1864 //
Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. - Wiesbaden, 1981.
- Bd. 29, H.2. - S.161-184.
14. Wagner W. Marriage, property, and law in late
imperial Russia. - Oxford, 1994. - XIV, 413 p.
15. Wagner W. Tsarist legal policies at the end of the
nineteenth century: A study in inconsistencies //
Slavonic and East European Review. - L., 1976. - Vol.54,
N 3. - P.371-394.
16. Whelan H. Alexander III and the State Council:
Bureaucracy and counter-reform in late imperial Russia.
- New Brunswick, 1982. - XII, 258 p.
17. Wortman R. The development of a Russian legal
consciousness. - Chicago, 1976. - XII, 345 p.
Главная